Грезы Афродиты
Шрифт:
— М-м-м, — еще сильнее выгнулась Эмили.
Каждое новое движение, каждое прикосновение сотрясало ее напряженное тело и превращалось в оргазменный шторм. Настоящий, необузданный и бесконтрольный. Он заставлял извиваться, трястись, впиваться ногтями в подлокотник и теплыми струйками выплескивать запертые глубоко внутри грезы. Блестящими на свету каплями они падали на джинсы и темными пятнами расползались по голубой ткани.
Мэй, словно завершая неистовый танец скрытой за стеклом журналистки, неуклюже соскользнула с члена юноши и, обессилев, рухнула на пол. Звонкий смех мужчин медленно возвращал ее в жестокий мир клуба.
Эмили, уткнувшись лицом в колени, одиноко лежала на диване и невольным содроганием бедер провожала последний ветерок некогда бушевавшего урагана экстаза. Она не видела, как умчалась из комнаты Мэй, не видела ее отчаяния и слез, не видела ничего, кроме своих оскверняющих душу фантазий.
Звуки веселья утихли, а ритм бешено колотящегося сердца умолк. Громкая тишина медленно вернула Эмили в реальность. В этот бесцветный розовый мир, так безжалостно хлынувший на нее отрезвляющим ледяным душем. «Что же я натворила-то?.. — Эмили надела слетевшие на диван очки и, посмотрев на заляпанные эякулятом джинсы, тут же резко натянула их на себя. — Все снова, блин, испортила. Ну вот кто я теперь после этого? Кто?» — отругала себя она, а затем пулей вылетела из уже ставшей ей ненавистной комнаты.
— Сука, куда?! — раздраженно выкрикнул Майкл.
Хозяин клуба со спущенными штанами стоял у монитора и, не успев кончить, продолжал по инерции двумя пальцами теребить член. Пялясь на комнату, где только что была Эмили.
Приглушенный розовый свет мягко растворялся в клубах дыма и, отражаясь в зеркалах, сходился на темном силуэте человека, для которого наблюдение за сексом было не просто каким-то фетишем или страстью, а всей его ненавистной жизнью. Майкл никому и никогда не рассказывал, как стал таким, хотя если подумать, то было и некому. Но воспоминания… Это разъедающее душу и сердце клеймо, что было навеки выжжено в его сознании, будто садист, ежедневно возвращало его в то злополучное утро. Время завтрака и игр. Время, когда мама с папой хвалили его и, обнявшись, садились смотреть мультики. Время, которое в то ебучее утро ушло вместе с последним вздохом его матери навсегда.
Никто из них в тот момент и не представлял, что она ударится головой, запнувшись о сраный провод. Никто даже не мог и вообразить, что она беспомощно лежит, истекая кровью, пока они с отцом готовят завтрак. Никто… Как и никто даже не думал, что после этого его отец станет ебнутым параноиком и расставит камеры наблюдения по всему дому. Тогда Майкл не понимал, зачем это все. Не понимал, что папа хотел уберечь его, чтобы в следующий раз успеть, увидеть и успеть, если что-то вновь случится, но теперь уже с ним. С его единственным сыном.
День за днем летели годы, печаль отца проходила, а Майкл потихоньку взрослел. В десять он познакомился с новой молоденькой подружкой папы, ее звали Софи, а в одиннадцать он уже называл ее мамой, своей Афродитой. Жизнь начала налаживаться, новая мать потихоньку залечивала раны, заменяла утрату. Но у судьбы были явно другие планы, и в одну из тихих ночей Майкл проснулся… В тот момент он не понимал, что происходит, почему он слышит звук пощечин и почему его новая мама так громко кричит. Соскочив
В первые минуты, находясь во власти неприкрытого интереса, он просто наблюдал. Смотрел за каждым движением такого красивого тела Софи, слушал каждый ее стон и вздох, пока самопроизвольно не кончил. Сначала он не понимал, что это, но потом… Потом он просто повторял за тем, как водила руками по члену отца Софи. Каждую ночь Майкл садился напротив телевизора и мастурбировал на свою Афродиту. Шли годы, близился выпускной, но Майклу, кроме этой светловолосой голубоглазой нимфы, не нужен был никто. Все, чего он хотел, — это просто смотреть, смотреть, как та, кого он считает мамой, отдается отцу.
— Мне тебя очень не хватает, — произнес Майкл, посмотрев в смартфоне на фото Софи, как две капли воды похожей на Эмили, и, отмотав запись камеры на момент ее оргазма, принялся мастурбировать с новым усердием.
— И кого же? — с нотками любопытства донеслось из темного угла.
Силуэт Жюстин, пьющей из бокала вино, отражался в зеркале напротив Майкла.
— На хер иди, — огрызнулся Майкл и, сев на стул, продолжил мастурбировать.
— Грубиян какой…
Медленно рассекая черными остроносыми сапогами дым, Жюстин подошла к Майклу и, встав на одно колено, аккуратно положила свою руку на его член.
— Так по кому?
— Не важно. Она умерла, — холодно ответил Майкл.
— Поговорим об этом? — плавно поднимая и опуская крайнюю плоть Майкла, спросила Жюстин.
— Хочу кончить на нее, — смотря на экран с оргазмирующей Эмили, спокойно сказал Майкл.
— И что ты в ней нашел? Je ne comprends pas (Не понимаю), — дополнила по-французски Жюстин.
Майкл резко встал, скинул руку Жюстин со своего члена и, ухватив ее за плечи, начал лихорадочно трясти.
— Я хочу ее! Хочу ее! Понимаешь? Хочу мою Афродиту! — Он посмотрел в глаза француженки животным взглядом. — Мне мало! Мало ее! Я хочу видеть все! Хочу видеть, как ее трахают! Хочу, чтобы она стала шлюхой! Хочу, Жю!
Жюстин на мгновение растерялась. Она раньше никогда не замечала, чтобы хозяин так эмоционально и уязвимо себя вел.
— Хочу… Это важно очень, понимаешь? — натянуто продолжил Майкл и уткнулся носом в плечо француженки.
— Понимаю. Конечно, я понимаю, — озадаченно гладя Майкла по голове, прошептала ему на ухо Жюстин.
— Пососи мне, — прошептал Майкл.
— Non! Только руками. Договор! — резко оттолкнула Майкла Жюстин. — У нас договор, Майкл. Возьми нимфу. Я тебе сосать не буду! D’accord? (Ладно?) — уверенно сказала она.
Майкл как ни в чем не бывало сел на стул и, щелкнув пальцами, уставился на монитор с Эмили.
— Пункт девять. Некомпетентность одной из сторон договора… Продолжать? — холодно произнес он и указал пальцем на свой член.
— Quelle salope! (Вот же сука!) — сказала Жюстин и, неохотно опустившись на оба колена, с отвращением заглотила его член в рот.
— Ты мне чуть все не засрала, — спокойно сказал Майкл, сосредоточив взгляд на зацикленной записи сквирта Эмили.
— Я же исправилась! — оторвалась от члена Жюстин.