Гвендолин
Шрифт:
– Прощай, милый Брэди, – целую его в холодный лоб и пожимаю окоченевшую руку. – Пусть будет твой путь за гранью светлый и беззаботный.
У нас принято хоронить умерших, предавая земле, викинги же сжигают усопших, опасаясь, что телесную оболочку дорогих сердцу, но навеки покинувших их людей, могут занять жуткие духи – дети Каты и Ката.
Я очень надеюсь, что наши боги не будут гневаться на монаха из-за непроведенного по традициям Эри обряда. А, как только у меня появится возможность, то я сразу же сделаю все, что нужно для упокоения души верного друга. Единственное, что я прошу у Ингвара – медную монетку, чтобы Брэди мог ею заплатить стражу у ворот Небесных Палат, и, получив оную, вкладываю ее в ладонь старика.
Остаток дня проходит в смутном и неясном мареве. Меня почти никто не трогает и не привлекает к домашней работе, а Ута даже подсовывает самые лакомые кусочки с поминального стола и молча гладит по голове. Удивленная такой участью и опекой, я лишь хлопаю глазами, но от угощения не отказываюсь, хоть аппетита вовсе нет – если не угоститься, то покойник на том свете будет голодать. И только чуть позже мне на ухо шепотом все объясняет Ауд.
Оказывается, Ута давно глаз положила на Ове, да все не решалась на проявление чувств. Старику тоже нравилась ладная кухарка, которая никогда не жалела для него лишнего кубка меда или добавки своей стряпни. А после постигшего мызу несчастья два человека, наконец, поняли, что предрассудки им не помеха. Сейчас Ута ухаживает за возлюбленным, и тот ей рассказал, кому обязан жизнью. Об этом уже полпоместья знает, правда только среди рабов и вольнонаемных слуг.
– Поговаривают, что ты Ларайна, – склонившись еще ближе к моему уху, едва слышно говорит Ауд.
– Нет, Ауд, я… обычная. Во мне нет и капли магии Ларайн, – качаю головой.
Сравнить то черное, жуткое и несущее смерть, что есть во мне, со светлой магией волшебных проводниц мне кажется кощунством.
– Гвен, – осторожно гладит она меня по руке. – Это не правда. Ты не обычная, ты нам всем несешь спасение. После того, как боги отвернулись от нас, и последние Ларайны покинули остров, только на тебя наша надежда.
– Почему же боги обрекли вас на такие страдания? – удивленно спрашиваю. – Ведь то, что и вы, и те невинные души испытывают такие муки.. это… не правильно… это ужасно.
Ауд горько вздыхает, а взгляд ее затуманивают воспоминания.
– Однажды много лет назад ярл этой земли по имени Видар прогневал богиню любви и весны Кару, обидел ее жестоко, сотворив жуткое святотатство, – голосом заправского скальда, начинает она свой рассказ. – Он был умелым воином и хорошим правителем. Женщины осыпали его своей лаской, а мужчины уважали. Только сам Видар не испытывал любви ни к кому. Ни разу не молвил нежных слов жене и детям, даже старым родителям, которые подарили ему жизнь. Сердце его было словно высечено из камня, такое же твердое и холодное. Считал, глупый, что дело мужчин – война и добыча, а чувства – это женские слабости, и настоящим воинам они не нужны. Дары Видар приносил лишь богу войны Вару, да прародителю Уну, на другие алтари смотрел лишь изредка, а святилище самой Кары и вовсе запустил. Поросло оно мхом и травами, смыли дожди яркие краски с идола, пришла в негодность священная чаша.
Раскрыв рот, я как маленькая девочка заворожено слушаю древнюю сказку. Голос женщины зачаровывает, словно волшебный, и я будто воочию вижу и грозного Видара, и процветающее богатое поместье ярла, и покинутое капище богини любви.
– Прознала об этом Кара, дочь верховного бога Уна и рассердилась сильно, – тем временем продолжает рассказчица. – Попросила помощи у отца, а тот, чтобы защитить свою любимицу, сказал, что больше его помощницы Ларины не ступят на эту землю, не прольют благословение на умирающих, не облегчат их путь из нашего мира в небесные чертоги. Ибо сила их в любви ко всему живому, а раз не нужна тут любовь, то и делать его помощницам нечего на земле упрямого ярла.
Ауд на секунду прерывается, отпивая из кубка эль, чтобы смочить горло, и снова принимается за рассказ.
С тех пор уже который век некому провести души умерших по радужному мосту, мы стали невидимы для них. Очень страдали подданные ярла, да и сам он раскаялся в своих ошибочных убеждениях и самоуверенных речах, да поздно было. Правда, поговаривают, что лет так через сто смилостивились боги, вняв мольбам нашим, и обряды дали, которые перед смертью нужно проводить, чтоб Ларины тебя оберегали и на помощь пришли, когда грань пересечешь. Даже воины наши, отправляясь на битву всегда соблюдают сей обычай, а ну как не вернешься…
– Получается те, чья смерть была внезапной… – продолжаю я.
– Да, они обряд сделать не успели и попали во власть Ката и Каты, детям Сепа, бога подземного царства. А у тех свои заклинания. Им души подавай людские, – зловеще заканчивает свой рассказ Ауд.
– Но это всего лишь легенда. Сказка... – пытаюсь разобраться я в том, что узнала.
– Но ведь и сказки рождаются не на пустом месте, – слегка улыбается моя собеседница.
Глава 36
– А мне известна иная история, – с другой стороны от меня подсаживается Хэдвиг. – Поговаривают, что Видар обидел богиню Кару вовсе не тем, что не уважил ее алтарь…
Женщина интригующе замолкает и принимается с аппетитом грызть куриную кость с остатками мяса.
Ауд презрительно фыркает и тоже берется за ужин, ей явно не нравится, что подруга решила занять ее место в качестве рассказчика.
– А чем же? – не выдержав, спрашиваю я. Сейчас меня больше интересует история, нежели еда или разборки двух женщин, ведь в легендах может крыться ключ к разгадке всего того ужаса, который творится с жителями острова.
Завладев моим вниманием, Хэдвиг победно блеснув глазами, откладывает кушанье и, вытерев жирные пальцы о подол платья, принимается за повествование.
– Рассказывают в те времена боги свободно ходили среди людей, принимая обличие обычного человека. А тому, кто повстречал жителя небесных чертогов, будет сопутствовать удача. Видар уважал каждого из богов и возносил отдельные молитвы да дары возлагал на алтарь. А Кару не уважил, и чтобы доказать, что богиня не лучше бабы обычной надумал в напиток ее подлить приворотного зелья да ночь с ней провести. Знал подлец, что дочь Уна любит навещать таверну господина Стурды, да пропускать там чашу, другую доброго эля, лучшего на всем побережье, между прочим.
Ауд снова скептически фыркает, но, тем не менее, тоже с интересом прислушивается к легенде подруги, которой это невероятно льстит.
– Вот однажды наведался в корчму почтенного Стурды Видар, приметил девушку пригожую и, решив, что это и есть Кара, сотворил свое черное дело. Да боги на то и боги, что все знают и видят. Не стерпела дочь Уна, затаила обиду крепкую и попросила помощи у отца, а тот, чтоб дитя любимое защитить и наслал проклятие на нашу землю. И с тех пор мы страдаем от бесчинств унандэ, а зелья приворотные у нас запрещены под страхом смерти.