Харама
Шрифт:
— Ой-ой-ой-о-о-ой, остановись!.. Стой, детка, не разгоняйся так, прошу тебя! Ты вошла в раж, что за дикость! Кидаешься с неба прямо в ад, минуя чистилище. И как круто поворачиваешь, с ума сойти! Так и полпокрышки можно на асфальте оставить при каждом повороте, честно, не преувеличиваю.
— Так вот, не сомневайся, все так, как я сказала… меня разозлит что-нибудь, а я вымещаю это на ближнем. И знаю ведь, что это так. Ну хорошо, вот теперь… Даю тебе слово, что теперь мне хочется плакать… Сакариас, почему ты не треснешь меня?
Марияйо
— А он прав! — И подперла голову руками. — Ты подумай, вот и сейчас совсем про время забыла. Помнишь не помнишь, а жить только сейчас начинаешь, правильно? Завтра-то ведь все опять по новой.
Фернандо сказал из-за ее спины:
— Такова жизнь, солнышко, не надо ее переворачивать. Хорошие минуты проходят быстрей, чем плохие. Но от этого они не перестают быть хорошими!
Марияйо взглянула на него:
— Что в них хорошего? Только все ждешь чего-то, вот и все хорошее.
— Ты увидишь, в следующее воскресенье, — вмешалась Мария Луиса, — понимаешь, в следующее воскресенье мы снова приедем сюда и устроим такую гулянку, каких свет не видывал.
— Все равно ничего не изменится, следующее воскресенье пройдет, как и это. С чего ему длиться дольше?
Появилась луна, она поднималась над оградой, как огромная, заглядывающая внутрь сада мертвая голова, и постепенно проступали ее вечные, неизменные черты.
— Да, а вот мы, по крайней мере, не можем позволить себе забыть обо всем, — сказала девушка из Легаспи, — нам обязательно надо знать, который час. В пять минут одиннадцатого, сами понимаете, — прямым ходом на станцию.
— Ну вот еще! — запротестовал Федерико. — Что за спешка? Зачем нам стоять двадцать минут, глядя друг на друга, пока не появится поезд? Не надо бежать: кто вперед кинется, тому потом остальных дожидаться, так что ни к чему торопиться.
— Ладно, ты делай что хочешь, а я в пять минут одиннадцатого отсюда испаряюсь. У меня никакого желания нет опаздывать на последний поезд, который наверняка будет битком набит, уж я это знаю.
— Ничего не случится, если ты его и пропустишь: уедешь на следующем, в четверть двенадцатого.
— Какой умный! Смеешься, что ли?
— А что, тебе так важно вернуться к определенному часу?
— Вот чудак! Спросишь моего отца, он тебе ответит.
— Значит, строгий у тебя старик, а? Поколотит?
— Ну, не зною, я его никогда не доводила.
— Старый, видать. Небось носит фланелевую фуфайку?
— Слушай, над моим отцом ты лучше не смейся, понял?
— А что плохого я сказал?
— Посмейся еще, и я тебя припечатаю бутылкой, болван!
Луна освещала и тех, кто сидел за столом возле стены, куда из-за густой листвы не проникал электрический свет. Мели откинулась назад так, что глаза ее снова оказались в тени, а лунный свет заливал ее фигуру. Она закинула руку за спинку стула. Сакариас в темноте шарил, отыскивая среди листьев руку девушки.
— Надо,
— Лучше в три. Чтоб стали такими же длинными, как будни. Тогда еще куда ни шло.
— Ну, вы нахалы, вам подавай все сразу.
— Не все, но кое-что.
— Какие претензии, безобразие! — сказал Фернандо. — Слушай, у тебя такая мрачная жизнь там, где ты работаешь? Я-то думал, что в барах весело.
— Сказал тоже! Весело — это если со стороны глядеть. А если изнутри — ад кромешный. Жуть, ты себе представить не можешь.
— Я вижу, осточертело тебе там!
— Сыта я, сыта по горло всем. Тебе этого не понять. Слава богу еще, что я вспоминаю об этом только вот в такие дни. На неделе все забывается, потому и тяну лямку.
— Значит, сама этого хочешь, — улыбнулся Фернандо. — Ты — такая девушка… Смотри, как все просто: подцепляешь какого-нибудь богатенького, а потом — немножко удачи, немножко риска, и он тебя избавит от всех забот, навсегда. И будешь жить, как говорится, a la gran dum'on[27].
— Ну-ну, не рассказывай мне сказки. Это уж совсем из другой оперы. Незачем мне подцеплять богача.
— Я только советую.
— Спасибо, обойдусь и так. И брось эту тему, если не хочешь со мной поссориться.
— Я пошутил. Что я — сам не понимаю? Но с твоим-то личиком…
— Ну, знаешь что, я же тебе сказала.
— Что это вы, уже ссоритесь? — сказала Мария Луиса. — Скоро же!
— Ну да, — ответила Марияйо, — ты бы послушала, что тут плетет этот тип! — И она взглянула на Фернандо, слегка улыбнувшись. — Мыльные пузыри пускает!
— Ты — ангел! — сказал Фернандо.
Остальные приставали к Лолите, чтобы она станцевала.
— Поздно уже!
— Да хватит еще времени.
— А что, она умеет танцевать?
— Она-то? Огонь, сам увидишь!
— Ну давай, Лолита, твой номер. Чтоб закончить праздник как положено! Пусть посмотрят.
— Пускай про тебя узнают и в Легаспи, детка! Быстренько на сцену!
— А где ей танцевать?
— Надо попросить ее как следует.
Все захлопали в ладоши, и Лолита залпом допила вино. «Ну ладно, посмотрим, что получится!» Раскрасневшись, она влезла на стол, приказала убрать стаканы и бутылки: «Уберите все из-под ног!»
— Давай! Вот это девчонка!
Очистили стол. Все смотрели на Лоли, она показала им, в каком темпе хлопать в ладоши, попробовала ногой, не качается ли стол.
— Вот это девчонка, а остальное — ерунда!
Теперь все хлопали в лад. Лоли оглядела парней, протянула руку Рикардо. «Поднимайся сюда!» Тот не захотел:
— Да я не сумею…
— Тут нечего уметь! — настаивала девушка. — Залезай, не ломайся!
— Говорю тебе, не могу, моя радость, я сегодня уже достаточно потрудился.