Харама

Ферлосио Рафаэль Санчес

— Что верно, то верно. В самую точку. Совесть — это червяк, который проточит что хочешь и проникнет куда угодно. Вредная тварь.

Он залпом выпил свой стакан. Маурисио слушал, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к полкам. Маленький мясник подошел с рассеянным видом к столу, где играли в домино, и посмотрел на пригнувшегося Кармело, который весь ушел в игру. Махнув рукой, он сбросил на пол его форменную фуражку, висевшую на боковом штыре, торчавшем на спинки стула, и потом быстро присоединился к остальным. Но Кармело заметил и сказал:

— Не прячь

руки за спину, я видел. Не надо так шутить. — Он подобрал с полу фуражку. — Не из-за меня и не из-за того, сколько эта вещь стоит, — он любовно очищал засаленный верх фуражки от пыли, снимая ее рукавом. — И не потому, что мне это досадно, не потому, что она стоит денег, а из-за того, что она представляет. Надо уважать муниципалитет. Над муниципалитетом шутить не надо.

Он повесил фуражку на прежнее место и опять занялся игрой.

Высоко над Викальваро в небе вздымались железные столбы с белыми и красными огоньками наверху. Они плыли, как бенгальские огни, в пустоте ночи. За спиной Сантоса и Кармен небо было черное и мутное. Лишь самые яркие звезды сохраняли свой блеск в сиянии лупы. С нагретого за день поля подымался густой летний зной, сдобренный неумолчным стрекотанием кузнечиков. Недалеко от молодых людей торчал обтесанный камень, геодезический знак наивысшей точки Альмодовара.

Тито дал прикурить Себасу, прикурил сам и, пока горела спичка, посмотрел на Луситу. Задул спичку и снова сел рядом с ней. Паулина сказала:

— Что с тобой, Луси?

— Ничего. А что?

— Да ты молчишь все время.

— У меня здорово голова кружится.

— Вы тут много пили. Отойди в сторону и вырви.

— Оставь девочку в покое, — сказал Себас.

Ниже по реке в неверном свете луны смутно виднелись поля, словно опустился туман; еще дальше — силуэты налезающих друг на друга холмов, вершины и пики, мертвенно-бледные на фоне ночной тьмы, будто крупы убегающих вдаль гигантских овец какого-то сказочного стада. Тито положил руку Лусите на затылок.

— Тебе лучше? — тихонько спросил он ее.

Она откликнулась усталым голосом:

— Терплю, как могу.

Лусита повернулась, устраиваясь поудобней. Посмотрела понизу, между стволами, на спокойную воду перед плотиной, на отражавшиеся в воде лампочки, горевшие возле закусочных, на огромную тень какого-то человека, стоявшего на краю дамбы. Самой дамбы видно не было, ее закрывал холм. Не видно было ни террас, заполненных народом, ни лампочек, плясавших на проводах под большим деревом, — только огни, отраженные в воде, и тени. Доносился шум, пьяные голоса, неумолкающая музыка из приемников, грохот водоспуска где-то внизу, за деревьями, в конце дамбы.

Вдруг в темной дали ночной равнины показалось ослепительно белое око — шел поезд; он приближался, стуча колесами и подавая гудки, по прямой как стрела насыпи, пересекавшей пустошь. Ворвался на мост через Хараму, выхватил прожектором из темноты застывшие фигуры влюбленных, в страхе прильнувших к перилам, редкие

дома на правом берегу, переезд и станцию Сан-Фернандо-де-Энарес — Кослада. Лусита вздрогнула и провела ладонями по своим плечам и рукам:

— Тито, я совсем грязная… Столько пыли на меня налипло. Вся перевалялась в грязи. Тело чешется, прямо не могу.

— Она права, — сказал Себас, — мы целый день валялись на земле и теперь по уши в пыли. Надо бы еще разок искупнуться. Я тоже об этом думал. Ну как? Окунемся?

— В такое время? — удивилась Паулина. — Ты не в своем уме. Я думаю, что…

— Еще интересней, вот увидишь.

— Я поддерживаю, — сказала Лусита. — Я — за. Здорово придумал.

— Молодец, Лусита, ты мне нравишься. Давай и ты, Тито, пошли все вместе, вперед!

— Нет, Себас, мне неохота, ей-богу. Идите без меня, я покараулю одежду.

— Много потеряешь.

— А мне все-таки это кажется сумасбродством, — сказала Паулина. — Кому в голову придет купаться в такой час?

— Нам. Разве этого мало? Пойдем, голубка, окунись, не заставляй себя упрашивать.

— Смелей, Паулина, — сказала Луси. — Вот увидишь, тебе понравится. Если не пойдешь, я тоже не пойду, так что решай.

— Только недолго, да? Окунемся и выйдем.

— Ну конечно.

— Тогда чего мы ждем? Вперед, пока не поздно.

Лусита и Себастьян встали.

— Подними меня, Себас.

— Сейчас.

Он взял невесту за руки и помог ей встать. Тито сказал:

— Вы там не очень-то, нам еще лезть на гору.

— Не беспокойся. Возьми, пожалуйста, подержи.

Лусита вдруг подпрыгнула и закричала:

— В воду, в воду, ребята! К чертям спячку!

Все посмотрели на нее с удивлением.

— Какая муха тебя укусила? — засмеялась Паулина. — Я тебя не узнаю!..

— Так узнай. Я такая и есть. Сумасшедшая коза. Вот так вдруг… Мне как когда вздумается, что капуста, что колючки, понимаешь? Так лучше, тебе не кажется? Ну, пошли в воду!

Они направились к реке.

— Ишь ты какая сегодня!..

Обе засмеялись. Тито надел на руку часы, которые отдал ему Себастьян, и стал смотреть вслед трем теням, удалявшимся от него. Луна была уже не красная, она пожелтела и поднялась выше, теперь она висела над горой Визо возле Алькала-де-Энарес.

Дошли до реки.

— Страшновато, верно? — сказала Паулина, останавливаясь у воды.

— Впечатляет, — согласился Себас, — впечатляет, ничего не скажешь, но бояться не надо. Ну же, Паули, не робей, держись за меня.

Себас вошел в воду, продвигался он медленно, словно отталкивая воду ногами. На плечах он чувствовал руки Паулины, которая шла за ним.

— Будто не вода, а чернила, — сказала она. — Не заходи далеко.

Лусита вошла в воду позже. Остановилась и оглянулась на темную громаду деревьев. В ночи мерцали редкие огни: электрические лампочки и распахнутые в ночь двери домов, обращенных к реке.

— Итак, заседание окончено, — сказал дон Марсиаль.

Старый Шнейдер вытащил карманные часы. Кока захотел на них взглянуть: