Харама
Шрифт:
Кармело внимательно следил, как обугливается, догорая, спичка. Теперь заговорил Лусио:
— Тут большая разница: одно дело — когда тебя лишают чего-то, другое — когда ты сам отказываешься, зная, что можешь получить это, когда тебе вздумается. Таким вот путем ваша теща всю войну представляла себе, что ест этот свой единственный килограмм риса. Живот она не набивала, но, думая о своем рисе, воображала, что сыта.
— Совершенно верно, — согласился мужчина в белых туфлях. — Не хотеть — это одно, а не мочь — совсем другое.
— Черт побери! — засмеялся алькарриец. — В этом действительно есть
— А вот насчет желанья и возможности — это у кого как, — вступил в разговор пастух. — Один заимеет сотню песет и тут же их потратит, а другому больше нравится сохранить денежки и думать, что бы он на них мог купить, если б захотел.
Шофер сказал:
— Это верно: кто любит деньгу отложить, а кто — на ветер пустить.
— Вот-вот, — продолжал пастух. — Одним приятно вспомнить, как они деньги прожили, а другим — думать, как они их проживут. И эта сеньора или сеньора та, она только…
— Вот дурак! Какая тебе еще сеньорита? — прервал его алькарриец. — Не слышишь, что ли? Говорят же о теще дона Марсиаля!
— Ну, значит, сеньора, не все ли равно. Так вот, эта сеньора всего-навсего все три года думала о том, что может сделать паэлью, взять как-нибудь в воскресенье этот свой рис и закатить праздник, как на пасху. И вот это самое, не больше и не меньше, к слову сказать и никому не в обиду, сделал бы, оказавшись в такой же беде, и я сам.
Кока-Склока развертывал сложенную в несколько раз газету «АБЦ», которую вытащил из кармана. Перед тем как перевернуть очередную страницу, он слюнявил большой палец. Внезапно подняв голову, он воскликнул:
— А сюда очередь не дошла, Марсиаль? Или ты меня вообще исключил из программы?
— Ну да! Ты наказан, и слитком мал еще, чтобы курить. — И бросил ему кисет. — На, держи.
Кисет отскочил от мрамора, как мяч, упал на пол, и Кока не успел его схватить.
— Подними сейчас же! — закричал он.
Дон Марсиаль подошел и поднял кисет.
— Ты шумишь больше, чем придурковатый ребенок.
— Вот рис, — продолжал Кармело, глотая слюну, — самый лучший гарнир к зайцу. К большому и жирному зайцу.
Никто его не поддержал, и он обратил взор к одной из литографий, развешанных на задней стене и казавшихся выгоревшими и тусклыми в желтоватом электрическом свете; там был нарисован заяц.
— К большому зайцу…
— Бывают люди со странностями, — говорил Чамарис. — Вот женщины по натуре своей вообще больше любят беречь, чем тратить. Часто они и сами не знают, для какого случая и на какой черный день прячут то или другое, вот как с этим рисом, например. Они делают так из-за этой самой своей бережливости, а может, думают, что завтра то, что они уберегут, принесет больше пользы, кто их знает. А если придержать — вроде больше проку, вот что они думают.
— Ну да, — сказал Маурисио. — Это у них называется быть предусмотрительной, и я не скажу, что в этом нет пользы при каких-то определенных обстоятельствах, но чаще всего, по-моему, они делают так из чистого упрямства и помрачения ума.
— Тут спору нет.
— Ого, как мой сосед воюет со своей по этой самой причине! — засмеялся
— Смотрите-ка на него! Ты что же, значит, радио слушаешь?
— Он-то, — сказал пастух, — да вы ничего не знаете. Он так все время ухо от стойки и не отрывает.
— Ну, это уж ты врешь! Как будто надо прикладывать ухо к стенке. И так услышишь, даже сидя в «Гуадалахарском казино».
— Ну и пулю отлил! — сказал Клаудио.
Все засмеялись.
— А что? Чистая правда. Стану я говорить то, чего нет…
— Смотри, какой ты интриган, — сказал мясник. — Видать, посплетничать не любишь.
— Вон ведь что, — подхватил пастух. — Конечно, пульку ты отлил не просто так.
Алькарриец уставился на него своим единственным глазом.
— Что такое? Как это не просто так? Ну-ка, скажи.
— Это ясно как божий день. Нет тут никакой тайны. Если б ты не работал с ним недавно…
— Ишь что вспомнил! Я об этом уж и думать забыл. Тоже мне, нашел злопамятного. А что рассказал, так это я упомянул к слову, для примера к тому, о чем мы толковали. Мог бы привести и другой пример. На злопыхательство я времени не трачу. Тут ты маху дал, Амалио. Плохо ты меня знаешь.
— Так вы больше не работаете на огороде у Элисео? — спросил дон Марсиаль.
Алькарриец отрицательно покачал головой:
— Месяца два уже.
— А что?
— Да всякое…
— Что-нибудь не так с деньгами?
— Нет. Какое там! Деньги тут ни при чем. Насчет денег с ним можно было договориться.
— Тогда что же?
— Да мое положение в этом деле. Короче говоря, не захотел я больше обеспечивать ему все удобства и выгоды. Если ты вступаешь с человеком в долю, не держи его за батрака. В общем, вставал я с солнцем и даже не раз ночевал на огороде, чтоб утром времени не терять на дорогу, путь-то не близкий, а он — неделями на участок носа не показывал. Обязанностей, ясное дело, не нес никаких, всю работу должен был выполнять я, — так мы и договаривались, — а он лишь предоставлял землю и удобрения. Но, скажите пожалуйста, нельзя же охаивать все, что бы твой компаньон ни делал! Вы согласны со мной?
— Ну конечно. В таких делах надо каждый день советоваться, сговариваться. Потом как решили, так и делать.
— Вот и я так считаю. А если ты хочешь отделаться от забот, как он поступал, то пожалуйста, но тогда дай компаньону свободу решать все по своему разумению. И уж не лезь с претензиями да критикой: и то, мол, не так, и это не эдак. Если хочешь жить в свое удовольствие и ни о чем не заботиться, так помалкивай, правильно?
Дон Марсиаль согласился:
— Естественно.
— А потом еще и с едой незадача вышла, когда жена моя уехала в город на полтора месяца. С едой получилась примерно такая же картина. И глядеть-то не хотелось на ту еду, которую подавала мне его жена, такую, я думаю, самому последнему батраку нигде не подадут. Не то чтоб я требовал каких-то там деликатесов, нет, а просто нормальную пищу, черт бы их подрал.