Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей
Шрифт:
— Дай Риулфу уклончивый ответ, — посоветовал я Вильгельму, — мол, мы готовы с ним поговорить. Тогда у нас появится время, чтобы все взвесить и принять правильное решение.
— Я не могу позволить нормандцам сражаться против нормандцев. Я скорее готов отказаться от власти, лишь бы не начинать междоусобную войну.
Я испугался, что именно сейчас Вильгельм окончательно выберет для себя участь монаха, и постарался отвлечь его. Мы начали готовить послание Риулфу. Ответ Вильгельма получился умным, осторожным и в то же время смелым. Он писал, что готов отказаться
Письмо Риулф понял как проявление слабости: если Вильгельм не хочет воевать, значит, боится. Отсюда следовало, что он, Риулф, имеет больше прав на звание главного хёвдинга и если будет настойчив, то получит долину Сены и без войны. Вильгельму даже в голову не приходило, что, получив его ответ, Риулф, вооруженный до зубов, с большим войском осмелится переправиться через Сену. Но тот именно так и поступил. Пола, опасаясь самого худшего, взяла Герлог и Николь, которая со дня на день должна была родить, и уехала в Фекамп. Оттуда в случае необходимости можно было легко переправиться в Англию и переждать там тяжелые времена.
Не хочется вспоминать об этом скорбном эпизоде из истории моей страны, но его невозможно обойти стороной. К сожалению, у Риулфа появилось много сторонников. Ему не нравилось, что Вильгельм легко находит общий язык с французами, он не переставал повторять, что молодой хёвдинг продался врагам, и земля, когда-то завоеванная викингами, может вновь оказаться в руках французского короля. Впрочем, может быть, Риулфа просто мучила жажда власти. На последнее послание Вильгельма он ответил: «Ты не сможешь отдать французам страну, которая тебе не принадлежит». Гонец добавил, что Риулф намерен не только изгнать Вильгельма из Нормандии, но и собирается его казнить.
Вильгельм понял (а мы знали давно): мира ждать не приходится. Я был рядом с Вильгельмом, когда он с небольшим отрядом выехал из Руана. С нами отправился Бернар Датский, который совершенно искренне пытался помочь Вильгельму. И не его вина, что многие ярлы взбунтовались. Мы заняли позицию на горе Лемонтауксмолодес, откуда хорошо был виден военный лагерь Риулфа. И именно отсюда сподручнее всего было бы напасть на противника. Я вспомнил другую гору — Леуг. Что же ждет нас теперь? У Риулфа больше воинов, они лучше вооружены. Вильгельм взглянул на Бернара.
— Если мы сейчас начнем битву, то погубим множество добрых нормандцев ни за что ни про что, — проговорил он печально. — Не лучше ли попросить помощи у моего дяди из Сен-Ли, у брата моей матери? Я мог бы оставаться у него до тех пор, пока он не соберет для нас подкрепление, если, конечно, сумеет.
Бернар ударил себя кулаком в грудь.
— Мы не сможем последовать за тобой. Французы нам не помощники. Между нами — пропасть. Вспомни, сколько мы убили их людей, а они — наших. Но и нормандскую землю мы отказываемся защищать. Ты не можешь больше быть нашим хёвдингом. Ты боишься смерти!
Я увидел, как густо покраснел Вильгельм и как гневно он посмотрел на Бернара. В напряженной тишине отчетливо слышалось его разгоряченное, шумное дыхание.
«Гедеон!» — передо мною вдруг многоцветной радугой сверкнуло имя славного библейского героя. Он разгромил полчища язычников с маленьким отрядом, в котором оставил только уверенных в победе и смелых.
— Гедеон… — тихо произнес я.
Вильгельм сразу понял меня. Он встал на большой камень и горячо, запальчиво, страстно и очень громко, чтобы слышали все, заговорил:
— Бернар думает, что я боюсь смерти и не хочу сражаться. Это не так. Я зову за собой тех, кто убежден: сегодня нас ждет победа! Следуйте за мной. А тот, кто не верит, пусть с Богом идет домой.
Он спрыгнул с камня и стал ждать. «Вот это игра!» — подумал я. На горе собралось около тысячи воинов. Из них желание сражаться высказало не больше трехсот. Остальные тихо ушли. Сам я был еще слишком слаб после лихорадки и не мог участвовать в бою. Но я все видел. То, что произошло, трудно назвать настоящей битвой. Риулф знал, как мало у нас бойцов. К тому же, ему успели доложить, что большая часть отряда покинула Вильгельма и отправилась обратно в Руан. Он не ожидал атаки.
Триста человек во главе с Вильгельмом, как смерч, ворвались во вражеский лагерь. Я видел, как они одного за другим поражали воинов Риулфа, как запылали палатки и как многие, чтобы спастись, бросались в реку. Но ни одного человека, который бы выходил из реки на другой берег, я не видел. Поле битвы дымилось. Я спустился с горы, чтобы посмотреть поближе, каков результат сражения. Картина открылась страшная: земля была усеяна мертвыми телами. Где же остальные? Ведь не все убиты? Вильгельму доложили, что в лесу много раненых воинов Риулфа.
— Принесите их сюда, и пусть Бернар пошлет людей в город за веревками. Всех надо связать!
Риулфа среди пленных не было.
— Как же этот дьявол ускользнул?
— Может быть, он утонул в Сене?
Позже мы узнали: Риулф с несколькими своими людьми, потеряв гордость и честь, бежал с поля битвы, спрятался в лесу, а потом добрался до Котентина. Там он увидел такое, чего наверняка никогда не сможет забыть. Многие из его воинов уцелели в сражении под Руаном, но у каждого не было руки или ноги. Уму непостижимо, как они смогли добраться домой.
На этот раз Вильгельм не удовлетворился победой. Как библейский Гедеон, он решил жестоко наказать бунтовщиков и приказал отрубить каждому пленному руку или ногу. Ни стоны, ни мольбы — ничто не могло смягчить его сердце. Я подошел к Вильгельму после того, как последний пленный, зажав оставшейся рукой кровоточащую рану, в конвульсиях покатился к реке. Я хочу спросить вас: вы видели когда-нибудь рыдающего победителя? Я видел. Отвернувшись от меня, Вильгельм сказал:
— Как ты думаешь, после этого дня сможет кто-нибудь бросить мне обвинение, будто я монах или что у меня слабое сердце, как у женщины?