Хитрая злая лиса
Шрифт:
— «Самурай без меча — это как самурай с мечом. Только без меча».
Министр улыбнулся, вздохнул:
— Надо будет эту шутку Сун Ону рассказать, он любит такое.
— Шутка в том, что это не шутка.
Он перестал улыбаться, она тоже, медленно кивнула и усмехнулась как злая лиса:
— Ага. Это истина как она есть. Я когда-то видела, как у деда ружьё заклинило, когда он в волка стрелял. Он его бросил и продолжил идти на волка с той же скоростью и с пустыми руками. Волк убегал с таким визгом, я поверить не могла. Потом спросила у деда, почему волк убежал. Он сказал: «Потому, что я могу порвать его голыми руками, и он это понял». Я говорю: «Сочиняешь, дед». Он взял волчью шкуру с лавки и порвал пополам, от центра. Я сижу рот открыла, он смеётся, а мы на улице еду готовили, барана потрошили. Он взял хребет, даёт мне, говорит: «Сломай». Я руками не смогла, и об колено не смогла — я маленькая была, до школы ещё. Смотрю на него, он говорит: «Ломай. Думай, как, найди способ». Я лавку на землю боком положила, на край лавки один конец хребта положила, а второй на землю, и в середину ногой наступила — сломала. Не с первой попытки, и не до конца, потом пришлось ещё на один край становиться и другой край вверх тянуть, переворачивать, наступать ещё раз, бить, но в итоге я сломала. Говорю: «Чё дальше?» Он говорит: «Дальше запомни — у человека такой же. Не ломается так — ломай по-другому».
Он усмехнулся с лёгкой опаской, делая вид, что начинает её бояться, спросил:
— Мораль?
— Меч — это просто кусок железа. А сила в руках, которые его держат. Если они останутся без меча, сила никуда не денется.
— Красиво звучит.
— Звучит — красиво, — кивнула она, усмехнулась и добавила: — Но я, как ювелир, точно знаю, что хороший инструмент — половина успеха работы. С другой стороны, по-настоящему хороший инструмент мастера зачастую делают для себя сами. Но это уже лирика, — она изобразила максимально несерьёзную улыбку и призналась шёпотом, потому что чувствовала, что голос начинает дрожать: — Это я пытаюсь убедить себя, что справлюсь с чем угодно, даже если останусь без ничего. Но это не работает, потому что мне всё ещё хреново. Но это пройдёт. Это всегда проходит. Надо поспать, завтра будет тяжёлый день. Пойду я. Спасибо за чай, спокойной ночи.
Она встала и пошла к выходу, радуясь, что там темно.
— Вера.
Она остановилась на пороге, обернулась и посмотрела на него, он держал в руках спички и свечу, выглядел очень смело.
— Пригласи меня с собой.
Она изобразила игривый тон, который получился очень плохо:
— И что мне за это будет?
— Я отдам тебе одну перчатку.
Повисла такая тишина, что тихий треск огонька свечи прозвучал оглушительно, пламя закачалось, министр поправил фитиль, оторвал лишний кусок и свеча опять стала гореть ровно. Где-то далеко раздался высокий мелодичный перезвон, как будто «музыка ветра» или треугольник, они слушали молча, пока он не стих. Министр сказал шёпотом:
— Это в храме, рядом с Аллеей Духов.
Она промолчала, он сказал увереннее:
— Я тебя в дом свой пригласил, бессовестный ты злой дух. Пригласи меня в свою постель. Одна перчатка — это ровно половина того, что у меня есть. И я тебе её отдам.
Она впечатлённо качнула головой и прошептала:
— Умеете соблазнить. Пойдём.
Он кивнул и остался сидеть. Вера пошла одна, слушая, как он встаёт, задвигает ширму и идёт следом.
***
8.44.30 Как мало нужно для счастья
Вместо спальни она пошла в ванную, хорошо умылась, почистила зубы, убедилась, что следов конфет там не осталось. Долго смотрела на себя в зеркало при свете свечи, практически ничего не видя — сознание проваливалось куда-то во тьму, в голове не было ни единой мысли.
Министр ходил где-то около, двигал стены, зажигал свечи, потом поднялся наверх. Она тоже поднялась, увидела его сидящим на одеяле, в белом нижнем кимоно и одной белой перчатке. Вторую он не глядя протянул ей, она взяла.
На полу в изголовье горела свеча, обычная, рядом стояла чёрная и лежал коробок спичек, уже битый жизнью, но всё ещё способный изменить мир. Министр взял в руку чёрную и показал Вере, тихо спрашивая:
— Вы готовы, я зажигаю?
— Вы же говорили, её надо экономить?
— Мне есть, что сказать.
Она подошла к матрасу с другой стороны, легла под одеяло, откинула его для министра и кивнула:
— Вперёд.
Он аккуратно зажёг свечу, поставил рядом со второй и лёг под одеяло, Вера немного отодвинулась, чтобы им хватило одной подушки на двоих, и её действительно хватило, хотя и получилось очень близко. Она смотрела на его лицо в дрожащем свете двух свечей, он молчал и выглядел так, как будто зашёл настолько далеко, что сам в это не верит, и понятия не имеет, что делать дальше, хотя точно знает, ради чего это всё затевалось. Она медленно подняла руку в перчатке и поправила его волосы, убрала их с лица, провела кончиками пальцев по щеке, как в тот раз, после которого он сказал больше никогда так не делать. Он чуть улыбнулся и сказал шёпотом:
— Я мечтал это сделать с того дня, как это сделали вы.
— Что?
— Вот это, — он тоже поднял руку к её лицу, в последний момент смутился и спросил: — Можно?
— Вперёд.
Он мягко прикоснулся к её щеке, так же, как делала она, она улыбнулась, он прижал ладонь к её щеке сильнее, она шёпотом спросила, почти серьёзно:
— И как оно?
— Обалденно.
Она тихо рассмеялась, закрывая глаза и чувствуя ладонью, что он тоже улыбается, сказала шёпотом:
— Как мало нужно для счастья.
— Мне лично нужно много. Но сейчас я счастлив как есть.
Она приоткрыла глаза, улыбнулась как злой дух и поймала зубами его палец, он отдёрнул руку и возмущённо прошептал:
— Это неприлично.
Она закатила глаза и провела ногтями по его шее, не останавливаясь на краю кимоно, а запуская пальцы под воротник, потом сразу же провела обратно, взяла его за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть ей в глаза. Сказала шёпотом, но предельно серьёзно:
— В вашем мире манерных лжецов всё неприлично. А на деле все творят что хотят. Просто выберите то, что вам нравится, и делайте это с удовольствием. А я никому не расскажу.
Он улыбнулся так, как будто тоже понемногу становился злым духом. Погладил её по щеке и сказал:
— Мне нравится, когда вы улыбаетесь. Никому об этом не говорите.
Она улыбнулась и медленно кивнула:
— Хорошо.
— Но делайте это чаще.
— Хорошо.
— Но только когда никто не видит. Только я.
Она тихо рассмеялась и провела пальцами по его шее до затылка, запустила их в волосы и закрыла глаза, чувствуя, как министр делает то же самое. Это пустило по телу такие волны, что совесть отключилась окончательно, она вспоминала его голым и окровавленным на столе у Дока, с улыбкой победителя и читающимся во взгляде: «я ни о чём не жалею», и не видела в этом совершенно ничего плохого.
«Если он предложит, я не откажусь. Расплатимся болью и кровью — ну и что. Мы уже всякое делали, никто не умер. Не умрёт и в этот раз. Подумаешь, шрамов прибавится — ну и что. Будут напоминать о прошлых подвигах. Переживём.»
Он продолжал гладить её лицо и шею, перебирать волосы, от этого тело наполнялось таким звоном, что казалось, эти ощущения намного больше тела, громче мыслей и сильнее гравитации. Тело растворялось в них, пока не исчезло совсем, превращаясь в свет...