Хитрая злая лиса
Шрифт:
— Ну наконец-то!
— Мне кажется, или ты ревнуешь?
Кайрис фыркнула и не ответила, министр рассмеялся и тоже изобразил загадочный тон:
— Меня или её?
— Заткнись, — раздался глухой звук удара и смех министра, наигранно-ироничный голос:
— Кайрис, ну что ты... Нельзя же так. Ты же на работе.
— Заткнись, дурак, она не спит. Пойдём.
— Пойдём, — он изобразил смирение и серьёзность, но продолжал смеяться, пока спускался по лестнице, потом они исчезли и Вера опять попыталась уснуть, но уже не хотелось.
Она встала, побрела умываться, порассматривала себя в зеркале, придя к выводу, что выглядит
— Скажите, что мне не почудилось.
Он медленно кивнул с улыбкой победителя:
— Вам прислали кофе.
— Милка?
— Да.
— Где?
— Внизу. Я уже заварил.
— О боже... Пойдём скорее.
Он рассмеялся и жестом пригласил её за собой. Она сбежала по лестнице через ступеньку, отодвинула дверь в столовую и ворвалась в этот запах всей душой — кофе, настоящий, прямо на столе, бери и пей.
Пока министр красиво усаживался на свою подушку и расправлял чёрный халат с кленовыми листьями, Вера уже упала на свою так, как будто спешила рухнуть на колени перед божеством, она до сих пор не могла поверить.
Министр медленно и красиво наливал кофе из кофейника в маленькую чашку, подал ей двумя руками и театральным жестом пригласил нырять туда хоть целиком.
Она схватила чашку двумя руками и сунула туда нос, дыша так глубоко, как будто собиралась его выдышать, а не выпить. Сделала глоток, сама себе не веря, убедилась, что ей не снится, и радостно выпила половину, обжигаясь и балдея от этого ощущения, отдышалась и допила до мутного дна, громко поставила пустую чашку на стол и облизала кофейные крошки с губ, раскусила одну крошку зубами и закрыла глаза, как будто пьеса доиграна, персонаж умер на сцене, и встанет теперь только на поклон, и то если коллеги поднимут.
Министр тихо смеялся, ей было всё равно — она была в раю, а в раю самокритики нет. Отдышалась, медленно открыла глаза, увидев напротив безгранично счастливые глаза министра, улыбнулась шире и прошептала:
— Боженьки... счастье есть. И пить. Особенно если хорошо поспать. У меня просто комбо.
— Это то, чего вы хотели?
— О, да.
— Печеньку? Это не от Булата.
Она задумалась, но качнула головой:
— Потом.
Он продолжал смотреть на неё и смеяться, она немного пришла в себя, осмотрела стол, на котором была только одна чашка, нахмурилась и спросила:
— А вы не будете?
— Я попробовал, мне не понравилось.
— Как хотите, его не все любят.
Он приподнял кофейник и предложил:
— Ещё?
— Есть ещё?!
Он кивнул с довольным видом:
— Я заказал в Ридии. Взял немного из вашей посылки и приказал раздобыть такое же. Мой поставщик чая нашёл и прислал несколько мешков на пробу, сказал, они разные, но все хорошие. Так что его у вас сколько угодно.
— О боже, да. Ещё.
Он стал медленно нацеживать кофе в чашку, Вера уложила подбородок на ладони и наблюдала, шёпотом возмущаясь:
—
— Полтора, — поправил министр.
Она схватилась за голову и простонала:
— Пол-то-ра! Полтора месяца без кофе, какой ужас. Боженька, храни Милану Васильевну во веки веков...
— А Шеннона Георговича? — изобразил надутость министр, Вера решительно качнула головой:
— Его я сама буду хранить, я лучше знаю, как надо.
Он опять рассмеялся, протянул ей чашку, отставил кофейник подальше и взял лежащие на полу листы, чуть серьёзнее спрашивая:
— Ну что, вы готовы к утренним газетам?
— Я готова к чему угодно, — она сунула нос в чашку и разрешила: — Жгите.
Он взял верхний лист и с выражением прочитал:
— «Госпожа Вероника держит марку — смелость, жестокость и утончённое искусство», это Карн. А вот империя: «Радуга на песке: стихи из другого мира волнуют душу и горячат кровь». Это официальная, там всё прилично. А вот бульварная: «Белый тигр и гир-си — кто кого съест?» — Вера подняла брови, министр хитро улыбнулся и сказал по секрету: — Белый тигр — это я, меня не называли так уже лет десять, вспомнили.
— Это что-то значит?
Он неоднозначно покачал ладонью и признался:
— Если честно, ничего хорошего. Потом как-нибудь расскажу.
Вера продолжала смотреть на него с подозрением, он вздохнули объяснил:
— «Тигр» — это символ жестокости в моём случае, а «белый» — намёк на мою полукровность и незаконнорожденность, но он такой тонкий, что идти бить морды вроде как не за что. Забудьте.
— Ладно. Ещё что-то?
— Да. Только теперь лично мои новости, от моих и Дарреновых агентов. Тут интереснее. — Он убрал часть бумаг в сторону, сел в гордую позу и стал читать с откровенным удовольствием от каждого слова: — Старшая Кан устроила разборку с младшей из-за той чашки чая, которую младшая вам налила. Попыталась ударить её по лицу, промахнулась, смела со стола охренительно дорогой фамильный чайник и опрокинула масляный светильник. Масло разлилось, подожгло напольные подушки и платье служанки, служанка вскочила, разбрызгав масло по стенам, огонь перекинулся на бумажные перегородки и пошёл вверх. Это было в покоях старшей Кан, на первом этаже Западного Дворца, в котором живут все женщины, мужчин там нет, а женщины почти все с ногами-лотосами, даже служанки — убежать самостоятельно они не могут, потушить огонь тоже. Пока слуги выносили женщин на улицу и звали пожарных, выгорело полдворца — это юг, там жарко, древесина сухая как бумага, а женский дворец из неё построен целиком. Когда глава Кан стал разбираться, в чём дело, и его мать сказала, что мелкая виновата, потому что уклонилась от удара, внезапно голос прорезался у его сына. Это тот, которому вы глазки строили.
— Который? Я многим строила.
Он посмотрел на неё с наигранным неодобрением её щедрости, но радость от новостей была такой мощной, что не оставляла сил на другие эмоции, и он просто ответил:
— За спиной у главы Кан стоял, ручкой вам махал.
— А. И?
— Он спросил, какого чёрта бабуля бьёт его жену.
— И что?
Министр посмотрел на неё как на странное явление из другого мира, вздохнул и стал объяснять, терпеливо, как ребёнку:
— Вы не понимаете, это империя. Там старшие лупят младших традиционно, во всех классах. И то, что его это возмутило — вот это удивительно. То, что она ударила — нормально.