Холодная зона

Завацкая Яна

— Да не знаю… что все девочки любят?

Сандра укоризненно покачала головой. Произнесла на ухо ребенку:

— Играть!

Она не ошиблась. Бурая круговерть на экране сменилась нейтральными цветами, а затем стала голубой, появились крошечные фигурки, Кириллу показалось, что мелькнула добродушная морда плюшевой собаки.

Сандра отодвинулась от экрана.

— Ей нужно время, чтобы болезненные воспоминания улеглись. В общем, вот так, Кирилл. Для этого я и работаю в детконтроле. Очень часто окружающие не замечают вот таких следов насилия. Девочка ведь даже пожаловаться не может. Бьют ее, не оставляя следов — насильники ведут себя

осторожно. Но они даже в ее психике следы заметают. Она не может пожаловаться даже подруге. Что она скажет — «мама меня отругала»? Но ведь без конфликтов не бывает никогда, кто увидит здесь проблему? Побои она таковыми не считает. Родителей боится и не любит, но защищает семью всеми силами, так как в ее представлении окружающий мир еще ужаснее.

Кирилл вздохнул.

— Конечно, выглядит все это мерзко. Но что ты предлагаешь? В конце концов, в чем-то ее мать права — действительно, бывает и более жестокое насилие. У нас в городе был случай, мальчика забили насмерть. Или семьи алкоголиков, нарков. А тут… в целом же семья хорошая. Ну бывают такие эпизоды. Ты извини, Сандра, но ведь раньше это все вообще считалось нормой. И ничего ведь. Все как-то росли, на протяжении всей человеческой истории.

— Ну да, ну да, — кивнула Сандра, — и поэтому у нас была такая разумная, прекрасная история, без всяких войн, без угнетения, без пыток, казней и жестокостей. И так мы и будем жить дальше.

— Понимаю твой сарказм, — вздохнул учитель, — но время благорастворения воздухов еще и вправду не настало. Я же говорю — у большинства в классе семьи неполные вообще, у некоторых родители — инвалиды…

— Ну и что? — удивилась Сандра, — чем мешает отсутствие отца, если мать адекватна и уважает ребенка? А инвалиды могут воспитывать ничуть не хуже здоровых людей. Материальное положение у них сейчас тоже не хуже остальных. Кстати, вот это отношение к Лийе — «тебе повезло, ты так счастлива в замечательной полной семье» — сильно усугубляет ее страдания. Это в психиатрии называется двойной узел и в принципе считается фактором развития шизофрении. Я бы это назвала двоемыслие. Ее ощущения говорят о том, что ей очень плохо, над ней совершается постоянное насилие, она постоянно унижена — но при этом она вынуждена искренне верить, что ей очень хорошо и даже лучше всех. Кирилл, я не гадаю на кофейной гуще. Тесты, которые я провела, надежно выявляют высокую тревожность, невротичность и ситуацию насилия. Возможно, у других тоже есть проблемы в семьях, уж конечно, они есть у Кости Штейна, но все другие с этими проблемами справляются. Эта девочка нет. Ты же видишь ее на уроках. Она искалечена внутренне, и если мы ничего не изменим, это выльется в жизненную трагедию.

— Ну ладно, — учитель махнул рукой, покосившись на нежное личико ребенка, подрагивающие ресницы, — что ты предлагаешь? Начать процесс?

Сандра покачала головой.

— Это невозможно. Данные ментоскопии юридически не являются доказательством. Девочку допрашивать нельзя, родители ничего не скажут. Соседи, скорее всего, ничего не знают. Да и за подобное обращение с ребенком серьезных наказаний не бывает. Но выход есть, я с таким работала. Мы попробуем что-то придумать.

Голубые глаза распахнулись. Лийя приподнялась, недоуменно глядя на взрослых.

— Тебе сон приснился? — ласково спросила Сандра. Лийя покачала головой.

— Мне ничего не снилось.

— Как настроение?

— Хорошее, — послушно ответила девочка. Сандра досадливо поморщилась.

— Слезай с кресла, сядь сюда. Лимонада хочешь?

Девочка с удовольствием выпила лимонада. Сандра молчала, глядя на нее, пальцы отбивали ритм на столешнице.

— Знаешь что, Лийя? — начала психологиня, — у меня к тебе такое предложение. Тебе бы не хотелось в школьную коммуну?

Глаза девочки широко распахнулись. В них можно было прочесть, как в ментоскопе — колебания, страх, и под этой коркой разгорающуюся невозможную радость.

— Да, — сдавленно выразила Лийя все свои эмоции, — я бы хотела.

— Ты не бойся, — уточнила Сандра, — там хорошо. У тебя будет отдельная комната. Там интересно, ребята хорошие, учителя.

— Я не знаю, что мама скажет, — засомневалась девочка.

— Мама согласится, я думаю. Все знают, что в коммуне образование хорошее дают, после нее проще в любой вуз поступить. Престижно. Ну как?

— Не знаю. Я-то хочу, — призналась Лийя, — но не знаю, смогу ли я. Мама говорила… ну я очень нервная, и не могу уживаться с людьми. Может, я вообще не смогу.

Она умолкла и отвернулась. В глазах заблестели слезы.

— Когда-то тебе ведь надо будет уехать от мамы и научиться жить с другими людьми, — уточнила психологиня, — лучше это сделать прямо сейчас. И не бойся. Ты нормальная. Не нервная, и прекрасно сможешь со всеми ужиться. Ты добрая и любишь помогать другим. В коммуне как раз такие нужны.

Лицо девочки менялось прямо на глазах, напряженность уходила, на губах возникла легкая, мечтательная улыбка.

— Ну иди на занятия, — Сандра пожала девочке руку, — иди. Немножко сложно будет договориться с очередью, но я думаю, мы все уладим.

Лийя послушно слезла со стула и пошла к двери. Кирилл проводил ее взглядом.

— Да, кто бы мог подумать, — пробормотал он, — такая образцовая девочка, образцовая семья.

— Вот самые-то скелеты в таких образцовых шкафах и водятся, — вздохнула Сандра, — это пострашнее бывает, чем обычное, стандартное насилие. Страшнее и хуже действует на психику. Я бы ее ни одного дня в семье не оставила. Да теперь придется битву устраивать.

— Да, как же ты ее устроишь в коммуну? Ведь туда очередь на два года, сколько туда хочет народу — больше тысячи уже?

— В следующем году вторую начнут строить у Синеозера, — кивнула Сандра, — спрос огромный на этот тип школ.

— Штейн тоже на очереди, а ты хочешь эту девочку вне очереди туда пристроить?

— Штейн стабилен психически. Кроме того, я не понимаю, почему вы не начнете судебное преследование, там папашу за побои можно и подальше отправить.

— Все сложно там, — уныло произнес Кирилл, — семья в целом стабильная. У отца военные травмы, алкоголизм, он периодически начинает лечиться.

— Ну вот видишь. Мальчик совершенно иначе воспринимает ситуацию насилия — он отца побаивается, но как большой кусачей собаки. Отец в его глазах слабый, больной человек, которого где-то можно понять. Мать он не бьет. Конечно, и такое насилие не должно продолжаться, но подождать с этим можно. А эта девочка… все это очень опасно, Кирилл. Чаю налить?

— Давай. Нет, извини, но все-таки вы, детконтроль, делаете из мухи слона. Ну я понимаю все. Но после такой войны… я в Днепропетровске жил, когда бомбу кинули, у приятеля гостил на окраине. Вспышка, удар, в себя пришел — а вокруг груда обломков. Все насмерть. Мне повезло. Потом лучевая была, конечно, волосы вылезли, с трудом выжил. От Города — одна воронка. Мать, бабка, все…