Хранители хаоса
Шрифт:
Его судили. Судили за самое страшное преступление из всех возможных.
Предательство.
По правую руку в массивном кресле сидел отец, по левую – мать. Хотя в глубине души копошилась мысль, что подобного быть не может, ведь оба родители давно ушли в долину смерти, для Ибрагила все казалось настолько реальным, насколько это вообще возможно. Быть может, он уже умер и предстал перед предками, или же Северные боги, почти позабытые, но не исчезнувшие, настолько возмутились поступком волота, что решили воскресить умерших родственников, чтобы те покарали предателя. Теперь это не имело значения, потому что Ибрагил действительно чувствовал тяжелую, как скала, вину.
Он понимал, что совсем скоро умрет, по-настоящему умрет, и уже был готов к этому. Даже больше: он ждал смерти.
Внутри головы разрасталась сдавливающая боль, и это было лишнее подтверждение его вины. Сами боги, которых он отказывался признавать, приняв веру людей, говорили ему, что он виновен, виновен, виновен! А как известно, для смертного глас богов – это боль, если он не избранный. Но Ибрагил, конечно же, никакой не избранный. Отрекшегося от своего народа и веры предателя боги никогда не призовут на службу.
– Преступление, которое ты совершил, Ибрагил, невозможно простить. Я думаю, ты это понимаешь, – как всегда спокойно произнес отец.
Волот молчал, склонив голову.
– И наказание за это преступление может быть только одно. Об этом ты тоже знаешь. – Отец вздохнул и встал. – Ибрагил Делкхин Джуба. Ты – предатель. Ты осквернил свой род и свой народ. Ты должен был править Волотароном после меня, но теперь этому не бывать…
Ибрагил почувствовал, как все его тело забило мелкой дрожью. Каждое слово отца вбивало гвоздь в сердце. Невыносимая горечь наполнила его до краев. Он не хотел жить и поймал себя на мысли, что даже если сейчас он каким-то чудом избежит смерти, то все равно покончит жизнь самоубийством. Потому что с такой раной в душе жить невозможно.
Отец, тем не менее, продолжал:
– Ибрагил Делкхин Джуба, посмотри мне в глаза.
Волот не хотел этого делать, но все же повиновался. Встретившись взглядом с отцом, он скривился, глаза защипало. Возникло едва сдерживаемое желание отвернуться, но он не шевелился.
– Я отрекаюсь от тебя. Ты не достоин имени своего деда, Джубы, поэтому я забираю его. Ты не достоин имени своего отца, Делкхина, я забираю и его. Также ты недостоин и имени, данного тебе при рождении, Ибрагила. Ты лишаешься его тоже. У тебя нет семьи и нет народа. Нет ничего.
Теперь Ибрагил не мог оторвать взгляда от глаз отца, которые были самым льдом. И тут его кольнуло сомнение. Он кое-что вспомнил. Глаза отца. Они были не такими как раньше. Делкхин Джуба Болдун никогда не славился суровостью, хотя это не мешало ему быть хорошим правителем. Даже на самых отъявленных преступников он не смотрел с такой холодностью. И еще Ибрагила не покидало ощущение, что с ним подобное уже происходило, но вместо отца его судил брат, и наказанием было лишь изгнание. Да и обвинен он был за то, чего не совершал.
Что-то здесь не так.
Ибрагил поднялся с колен. Осмотрел помещение. Тронный зал, в котором он находился в окружении других волотов, был похож на тронный зал в Волотароне. Похож, но не более. Некоторые детали все же не соответствовали тому, что он помнил.
Посмотрел на мать, взгляд которой, как и у отца, не излучал ничего, кроме холода. И вспомнил, что она точно никак не могла быть здесь, ведь она погибла много лет назад.
Здесь все было не так. Его пытались обмануть. Все, что он видит, ненастоящее.
Ибрагил подобрал молот и сжал рукоять так, что заскрипела кожа ладоней. В голову ударила молния боли, заставив его испустить утробный стон. Родители, другие волоты, Тронный зал – все это задрожало и исчезло, как мираж. В нескольких шагах появилось нечто бесформенное и мерцающее. Сфера пульсировала, извивалась как клубок змей. Это она навела на волота все эти страдания, понял Ибрагил. Он не понимал, как и почему, понятия не имел, кем или чем было это существо, но точно знал, что причина всех мук кроется в ней.
Он попытался поднять молот и… не смог. Оружие стало неимоверно тяжелым. Или это он ослаб? Скорее всего, второе, потому что слабость овладела всем телом, даже стоять на ногах было непросто. Да и эта сдавливающая боль в голове, как камень, который все увеличивался и оттого становился тяжелее, не давала сосредоточиться.
Ибрагил запыхтел, поднимая молот, раны, оставленные стрелами Деваны снова закровоточили. Он помнил, что Лесная Фея где-то неподалеку, что она снова может выпустить в него стрелу, и если та попадет в шею и пробьет артерию, то жить ему останется совсем недолго. К этому волот был готов, как и минутой ранее почти смирился со смертью от рук соплеменников.
Волот взвыл от натуги, мускулы на руках натянулись до предела, и оружие, которое стало тяжелее скалы, наконец подчинилось. С ревом он поднял его над головой и понял, что если сейчас опустит, то больше не поднимет. У него только один шанс и промахнуться он просто не имеет права.
С неимоверным трудом он сделал шаг вперед, потом еще один. Ноги, могучие как башни, сейчас дрожали, голова трещала и гудела, готовая взорваться. Волот до скрежета сжал зубы, ощутив на миг привкус крови. До сферы оставалось совсем чуть-чуть, но длины молота все же может не хватить, и удар пройдет вскользь. Рисковать нельзя, нужно сделать еще один шаг. Но двигаться было так тяжело, будто сам воздух сгустился вокруг него, превратившись в кисель.
Ибрагил утробно заревел и остатки сил, еще томящиеся в ослабшем теле, вложил в этот последний шаг. И вот он перед пульсирующей сферой, при желании может коснуться ее рукой. Убийственная мощь молота сейчас обрушится на нее, и все муки, наконец, закончатся.
Ревя сквозь зубы, он опустил молот на сферу…
Девана была счастлива. Впервые за долгие годы она действительно радовалась тому, что жила на этом свете. Ведь теперь рядом с ней снова был Элдред.
Совсем недавно она и не надеялась увидеть его вновь, но сейчас в ее жизни все изменилось. Вот он, здесь, прямо перед ней. Правда, в голове какая-то странная муть и сдавливающая боль, а в теле слабость, но это, наверное, оттого, что она просто до безумия счастлива.