Хроника лишних веков
Шрифт:
Я оставался единственным слепцом в ночном таинстве Аттилы и два часа кряду стоял рядом с его шатром, схватившись за один из жильных шпагатов растяжки. Какое-то отчетливое, целенаправленное движение происходило вокруг упрятанного в бездну шатра, что-то мерно и глухо ступало по земле, звякало над землёй, всхрапывало, перелетали короткие, строгие возгласы. Потом вдруг большая живая масса прильнула ко мне, незлобно оттолкнув. Лошадь.
– Твой час, прорицатель, - услышал я рядом и сверху глас Аттилы.
Сильные руки с другой стороны приподняли меня
Были и другие всадники, явно зрячие во мраке. Как я определил на слух - и впереди, и позади, и с боков. Лошади шли беззвучно - вероятно, с обернутыми войлоком копытами.
Вскоре пелена костров, мерцавшая в нашем тылу, исчезла. Движение пошло под уклон, и я заметил впереди короткую, ровную цепочку огней.
– Там Труа, - сказал мне Аттила сбоку в самое ухо, дохнув жгучим теплом.
– Этот город не понадобится нам.
Ночь дышала всё холодней, и наступила минута, когда я мелко задрожал в седле.
– Кто тут зубами стучит?
– совсем уж панибратским шепотом вопросил Аттила.
– Я подумал, волк увязался...
Жуткие объятия тяжко охватили меня сзади. Я вздрогнул, напугав лошадь... и притих... то оказалось мягкой и тёплой шкурой.
– Грейся, - был приказ.
Долго ли, коротко ли... Движение кончилось, мне помогли встать ногами на невидимую землю.
Направляемый за локоть, я сделал несколько шагов, попал лицом в некую занавесь, она отступила - и за ней воздух оказался сладком согретым, с тонким ароматом сандала... Тонкие струйки света замелькали впереди, и я догадался, что меня вводят в многослойный, как ворох цыганских юбок, шатёр.
На миг осветился профиль Аттилы, затем - его ярко искрящееся око.
– Стой здесь, как дух.
Он властно откинул последний, самый глубокий полог и вошёл туда, где был полный свет.
Осталась, между тем, широкая, мне на пол-лица, щель.
Я увидел по-царски убранное пространство: ковры, пышные тюфяки с парчовой обивкой и золотым шитьём, низенький продолговатый столик с яшмовой мозаикой. Я увидел один из роскошных светильников: факел в руке серебряного Гермеса, легко бегущего над землей.
В первые мгновения Аттила пропал за пределами моего взора, но вот появился, ко мне спиной, и шагнул к центру шатрового круга.
На противной стороне содрогнулась мерцавшая золотым узором материя, и, взметнув встречный полог, в свет явился другой человек.
Он был широк в плечах, в пурпурной тоге... лицо я разглядел почему-то не сразу.
– Брат мой Аэций!
– ясной, звенящей латынью возгласил Аттила.
– Брат мой Аттила...
– тише, чуть грустно, чуть устало, но тоже не притворно ответил тот, кого называли "последним римлянином".
Они двинулись друг навстречу другу величественно, в обход столика и тюфяков. И - обнялись как двое единственно равных друг к другу в этом гибнущем мире, двое последних титанов в мире мелких людишек и страстей. Последний защитник первого Рима - и Разоритель Европы, Бич Божий, Аттила.
Аэций, на полголовы выше, достойно склонился - и головы титанов учтиво соприкоснулись висками.
О, они помнили друг о друге, скучали друг о друге - чаяли этой священной встречи. Они стояли долго, замерев великолепным языческим монументом, римлянин и варвар, друзья и враги.... Четыре с половиной века с того дня, как сошёл на землю Сын Божий, пронеслись мимо них, не поколебав, и они стояли крепко на тверди, два великолепных, мудрых ящера... Они любили друг друга, ибо в самые последние дни их титанического Палеозоя им предстояло потрясти мир, смыть невидимыми мистическими волнами неизвестные миры будущего, сотворив на просторе виноградных, шампанских полей Франции последнюю и величайшую битву народов мира языческого.
Глядя Аттиле в спину, я хорошо разглядел на ней руку Аэция, нагую по локоть: широкая кость и бледный рыхло-увядающий рельеф мышц... рыжевато-серая накипь волосков... мясистая мраморная кисть... большие, ломаные ревматизмом пальцы, на мизинце - перстень с матово-красным глазом...
– Хорошая встреча, - услышал я голос Аттилы.
– Хорошая встреча, - отвечал Аэций.
– Мы долго не виделись...
– Семь лет.
– Священный срок, - улыбнулся Аэций и, бросив исподлобья взгляд в мою сторону, сказал что-то тихо, коротко, по-гуннски.
Титаны расступились, и Аттила, не оборачиваясь, сделал подзывающий жест.
– Брат мой Аэций, я давно хотел показать его тебе. Он скажет и тебе такое, от чего дрогнет сердце. Не сомневаюсь.
Так был объявлен мой номер, и мне осталось лишь выступить из-за кулис... Давненько я не говаривал на латыни, Демарат избегал её...
Я сделал лишь один шаг. В тот же миг на свету возник ещё один персонаж - в долгой, почти до колен, кольчуге и яйцевидном шлеме - вероятно, личный охранник Аэция. Аттила не стал замечать его.
– Подойди, Николаос, - дружески, с намёком, велел он мне.
Я повиновался. Аэций смотрел на меня с величественным недоверием. Вот каким я увидел его в эти мгновения в свете Гермесова факела: большая бледная голова, немного угловатая... круглые, серые глаза, слегка студенистые, как у всех властных стариков... да, он был почти старик, костистый и мощный, с гладкой и бескровной патрицианской кожей... В нём было много рыхлой, увядающей породы, широты лба, седой с перцем патрицианской курчавости... и очень гладкой, стеариновой выбритости пергаментных щёк.
– Каков? Что скажешь?
– с гордостью, не понятой мною в тот миг, сказал Аттила.
– Это он? Тот самый гипербореец? Посланник богов?
– В тоне Аэция было много разного: скепсис, некий намёк на неуместность экспоната... наконец, почтение к его владельцу.
– Мне рассказывали.
– Слышишь, гипербореец?
– подмигнул мне Аттила.
– Молва идёт. Пользуйся... Брат мой Аэций, согласись, в этом есть доля правды.
– Да... Он не похож ни на кого, - согласно, но без любопытства кивнул Аэций.