ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
После чаю в беседке великая княгиня пригласила нас гулять в парк; мы спустились по дороге к Веймару и скоро возвратились в замок, где снова началась беседа в салоне; потом ужин - и после 10 часов мы разъехались в Веймар, с приглашением опять возвратиться сюда завтра на весь день,
1840, августа 8/июля 27. Утро. Вчера же осмотрел я и здешнюю библиотеку, где некогда часто встречал здешних ученых и литераторов. Главная зала уставлена бюстами и портретами: герцогов, отца и деда нынешнего" Гердера, Шиллера, Виланда и Гете. Два колоссальные бюста Гете и Шиллера по сторонам портрета, в рост, их друга - герцога, который велел похоронить себя посреди их. Под бюстом Гете стихи Шиллера, под Шиллером - Гете; вот первые:
Selig, welchen die Gotter, die gnadigen, vor der Geburt schon
Liebten, welchen als Kind Venus im Arme gewiegt,
Welchem Phobus die Augen, die Lippen Hermes geloset.
Und das Siegel der Macht Zeus auf die Stirne gedriiekt.
Schiller.
("Блажен,
Или, как сказал Жуковский:
Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый,
На сладостном лоне Киприды взлелеян младенцем;
Кто очи от Феба, от Гермеса дар убеждения принял,
А силы печать на чело от руки громовержца.
Под бюстом Шиллера:
Denn er war unser, mag das stolze Wort
Den lauten Schmerz gewaltig iibertonen,
Er mogte sich bei Uns, in sicherm Port
Nach wildem Sturm zum dauernden gewohnen,
Indessen schritt sein Geist gewaltig fort,
Ins ewige des wahren, guten, Schonen,
Und hinter Ihm in wesenlosem Scheine
Lag was uns alle bandigt - das Gemeine.
Goethe.
("Он был наш - да раздадутся эти гордые слова громче, гораздо громче нашей громкой печали! Он мог у нас, как в верной пристани после неукротимой бури, приучаться к прочному; между тем как дух его с могучею силою стремился вперед, в бесконечность истинного, доброго, прекрасного, а за ним, в безжизненном свете, лежала обыкновенность, тяготеющая над нами". Гете).
Я не нашел много нового в библиотеке. Уверяют, что прежде казна отпускала гораздо более на обогащение оной новейшими произведениями европейской литературы. За несколько лет пред сим канцлер Мюллер показывал мне целые тетради писем Гердера, Гете и проч. из Италии. Герцог поручил ему разобрать оные и приготовить к печати: с тех пор письма сии, коих Германия с нетерпением ожидает, все еще не изданы Мюллером. Письма Гете к герцогине и к герцогу кратки, но благоухают Италией и напоминают его прелестные четверостишия. Гердер подробнее в описаниях; его письма, помнится, длиннее. Здесь негодуют на Мюллера за то, что он так долго лишает современников сей общей, германской собственности. Сейчас написал несколько строк к Жуковскому, в Дармштат, адресовав ошибкою во Франкфурт-на-Майне. Спрашиваю его о Вяземском и проч. Сейчас корреспондент Министерства народного просвещения, Липман, прочел мне свое донесение министру о Real und Normal-Schulen в Германии и о новых примечательных книгах в немецкой ученой словесности. Вероятно, вы прочтете сей рапорт умного педагога в Журнале Народного просвещения. Сабинин принес мне свои "Письма в конференцию СПб. духовной академии, написанные из Копенгагена".
9 августа/28 июля, воскресенье, утро. Вчера, осмотрев музей, где есть прекрасные картоны и эскизы славных мастеров, несколько замечательных картин, я зашел и в кабинет чтения, где можно читать множество немецких и иностранных журналов и где книгопродавцы выкладывают на несколько дней все, что получают нового. Оттуда отправился пешком, с книгою, в Бельведер; останавливался два раза под тенистыми деревьями аллеи читать замечания на Пентархию и менее, нежели в час, был уже в парке Бельведерском. Зашел с визитом к графине Фричь, здешней гофдаме, и к прусской фрейлине или гофдаме, ибо в Пруссии фрейлин нет. К обеду явились: наш Липман, священник Фрорин, зять географа Бертуха, известный ученою своею деятельностию… графиня Эделинг и - двор. Я успел написать два слова к Жуковскому с проезжавшим мимо фельдъегерем. После обеда опять роздых - я продолжал читать "Glossen zu der Schrift: die Europaische Pentarchie, v. Giehne" - и в 7 часов опять чай, опять прогулка в саду, опять живой разговор в салоне - и за ужином великая княгиня рассказывала нам много любопытного о пребывании своем в Вене во время конгресса. Я возвратился с графинею Эделинг, моею соседкою. Мы условились сегодня, в воскресенье, идти в 10-м часу слушать веймарского суперинтенданта Рера, который недавно прославился полемикою своею по случаю торжества в память реформации и Гутенберга. Здесь еще есть следы прежнего, взаимного ожесточения двух христианских исповеданий. В церковном богослужении католиков, или лучше, в некоторых несущественных обрядах оного, сделаны ограничения. Прения ратоборцев 30-летней войны тлеют в подвалах архивских: могила и Вестфальский мир их успокоили. Когда же примирятся проповедники евангелия?
10 августа/29 июля. Вчера, позавтракав два раза, дома и у графини Эделинг, я отправился слушать Рера. Проповедь умная, но сухая. Он коснулся слегка и предмета прений между Ботенем и его епархиальным епископом в Страсбурге. В церкви были и принцесса прусская, и наследный принц здешний, возвратившийся из Дармштата и Эмса. Из протестантской прошел в русскую церковь, где уже нашел великую княгиню, с ее гофдамой, с
Графиня Эделинг увела меня к приятельнице своей, госпоже Вольцоген, приехавшей для свидания с нею из Иены. Там она поселилась с воспоминаниями о Шиллере, ее beau-frere, коего написала прекрасную биографию, в 2 частях, 1830 год. Она была дружна с Шиллером и с Гумбольдтами; с Александром и поныне в переписке. Недавно написала роман "Корнелия" - а ей 77 лет! Я нашел в ней необыкновенно умную женщину, не только начитанную, но погруженную в глубины философии Канта. Она хвалила мне лучшего его истолкователя Фриза и пригласила сегодня к себе, в Иену, чтобы познакомить с ним и с другими иенскими знаменитостями, с перепискою Шиллера, Гене, Гумбольдтов. Фриз - друг ее. Я заслушался ее разговора о Шиллере, который был ее другом. Сестра ее, жена Шиллера, не имела ее дарований. Я еду в Иену с графинею Эделинг - и опишу вам салон Вольцоген уже по возвращении или из Кисингена. Великая княгиня приказала отыскать для меня русские грамоты, списанные в Готе, и сегодня мне принесут их: и отсюда возвращусь я не без добычи для русской истории.
Полдень. Сию минуту видел каталог рукописям о России, в Готе хранящимся, из коих многие еще не переписаны для Аделунга. Надеюсь достать копии. В библиотеке видел грамоты французского республиканского правительства, подписанные Дантоном, Шиллеру, переименованному в m. Gille, и прелестное письмо Виланда 1776 года Фр. Якоби о первом его свидании с Гете, в Веймаре. Все для меня и, следовательно, для нас переписывается. Великая княгиня опять приглашала в Бельведер; а в 8 часов вечера я уже буду пить чай у Вольцоген в Иене, с графинею Эделинг и Fries, коего сейчас видел вторую и последнюю часть "Истории философии", весьма выхваляемой.
Веймар. Августа 12/июля 31, 1840. Вчера, вероятно, отправился к вам пакет с письмами, кои третьего дня приготовил я, перед отъездом моим в Иену с графиней Эделинг. Я обедал в Бельведере. Возвратившись в Веймар, я перешел в коляску графини Эделинг, и к 8 часам вечера мы были уже в Иене; заказали комнаты в "Солнце" и поехали пить чай к г-же фон Вольцоген, о которой я уже писал вам. Профессор Фриз, философ и математик, издавший на сих днях вторую и последнюю часть философии, о коей журналы отзываются с величайшею похвалою, не мог притти на вечер, и мы провели его втроем. Г-жа Вольцоген сама писательница и провела век свой в самой искренней дружбе с Шиллером, с другом его Дальбергом, с Гумбольдтами и со всеми знаменитостями прежнего Веймара. В Париже и здесь знавала она г-жу Сталь; была с нею в переписке - и теперь, над прахом друзей, на том же самом пепелище, где некогда провела несколько лет с Шиллером, в самые поэтические годы его жизни, она живет воспоминаниями, схоронив единственного сына, в совершенных летах, который принял из рук ее ружье, чтобы - умышленно или неумышленно, знает один бог, - застрелиться им. Она говорит о Шиллере и по сию пору с каким-то тихим энтузиазмом, рассказывает подробности его здешней жизни поэтической и семейной; указала мне из окна гору, к которой обращены стихи Шиллера:
Sey mir gegrusst mein Berg…
И обещала подарить аутограф Шиллера. Его покровитель и друг, Дальберг, до самой кончины своей был и ее другом, завещал ей написать его биографию из материалов, им оставленных, и по собственным воспоминаниям. Кончив недавно роман, г-жа Вольцоген (почти 80 лет) принимается писать жизнь друга или его апологию для Германии. Она живет теперь в совершенном одиночестве; детей Шиллера, ее племянников, здесь нет (один из них умирает от куренья и горячих напитков, у другого два Сына, внучата поэта). Один раз в неделю собирает она у себя некоторых из здешних ученых; но чаще других видит Фриза; занимается с ней астрономией); показала и расхвалила нам его "Популярную астрономию"; читает Канта, Шеллинга: в дряхлом теле душа ее живет полною духовною жизнию и беседует с гениями всех веков и народов. Профессор Ган читает ей иногда Софокла, Эврипида и - немецкие легенды. Но всего больше душа и сердце ее заняты памятию о Шиллере. В 10 часов мы расстались.