ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
Наружность Mignet привлекательная; в чертах лица приметны следы размышления; глаза выражают ум и проницательность; открытый, большой лоб и кудреватые длинные волосы; в самом академическом костюме можно было узнать щеголя _хорошего общества_ - un fashionable. Все устремили внимание на оратора. Он читал голосом ясным и внятным, изредка оживлялся жаром истинного красноречия. Чтение продолжалось два часа, но не утомило нимало слушателей; оно не раз прерываемо было рукоплесканиями, но не довольно громкими: казалось, что одобрение было не единодушное и что не все разделяли с оратором главные мнения его о Талейране; ироническая улыбка легитимиста Брифо могла ли отразиться на смугло-мрачном лице Лаканаля, его товарища по институту? На других лицах выражалась какая-то недоверчивость к искренности убеждения самого панегириста. Иные, может быть, не без досады, так как другие с явным удовольствием слушали забавно-легкие слова оратора о знаменитом дипломате. Одним не нравилась хула его на Талейрана за восстание против Наполеона на Венском конгрессе, после торжественного побега его с Эльбы. Энтузиасты Наполеона, как например Биньон, не разделяли, казалось, мнения Минье о влиянии советов Талейрана на его политические
Минье назвал Талейрана "последним великим представителем XVIII века, остроумцем, который беседовал с Вольтером, знаменитым государственным деятелем, который принял столь значительное участие в делах первой революции, другом Сиеса, душеприказчиком Мирабо, советником Наполеона в течение первых восьми лет его могущества, законченным дипломатом, который неоднократно принимал участие в дележе государств".
Умерший за год пред сим, 84 лет, Талейран, отрасль одного из знатнейших родов Франции, старший сын в семействе, "был брошен в одном из пригородов Парижа на попечение небрежной кормилицы". Хромая нога привела его к церкви. Он воспитан и обучался в духовном училище св. Сульпиция и в Сорбонне, "не ночевав со дня рождения ни одного раза под кровлей отчего дома". Сиротство его и одиночество, при многочисленной и знатной фамилии, решили участь его на всю жизнь, образовали его характер: "… он сам образовал его. С юных лет он размышлял и научился сдерживать свои чувства, которые он не мог выразить и излить кому-либо. Он был умен, он стал образован; он был смел, он стал сдержан; он был пылок, он стал холоден; он был сильным, он стал ловким". В большом свете Талейран "с самого начала добился репутации человека, с которым следует считаться и который, будучи знатного происхождения, обладая огромным спокойствием, большим умом, очарованием, которое пленяло, лукавством, которое пугало, пылкостью, которая сдерживалась достаточной осторожностью и чрезвычайной ловкостью, необходимо должен был занять выдающееся положение в обществе".
Кто знавал Талейрана, кто видал его и в дипломатическом кругу и в избранном обществе коротких приятелей, тот узнает его в сем портрете. Его можно дополнить характеристикой времени и самого Талейрана, начертанной Минье в заключении его исторического панегирика: "С ним исчез сильный ум, один из самых блестящих последних представителей былого французского духа, последнее громкое имя. Господин де Талейран был кое-чем обязан своему происхождению, но еще более самому себе. Благодаря своему имени он рано вступил на путь почестей, но оставался долгое время на этом пути лишь благодаря своему собственному умению, так как в нашу чрезвычайно смутную эпоху, в эпоху обширной конкуренции возвышались не благодаря воспоминаниям о предках, не благодаря им удерживались на высоте и снова на эту высоту возвращались, будучи однажды свергнуты. С юных лет честолюбие прокладывало ему дорогу и вдохновляло его устремления; он привык подчинять требования нравственности политической пользе". (Приговор или только эпиграмма? Но, конечно, не похвала). "Он действовал по расчетам своего ума. Он стал уступчив по отношению к неодолимой воле, легко примирялся с чрезвычайными обстоятельствами. Он полюбил силу не так, как любит силу слабость, которая в ней нуждается, но потому, что он умел эту силу разгадать и ловко использовать ее для своих целей. Он служил различным властям, но он не привязывался к ним; он им служил без преданности, он держался в стороне; его большой заслугой было то, что он заранее предвидел желания общества и после терпеливого выжидания твердо действовал. Так как он в совершенстве владел собой и был уверен в точности своих решений, он любил выжидать, чтобы лучше воспользоваться случаем, считая, что естественный ход событий породит лучшие условия, чем ум сумеет их изобрести или воля их создать. В подобные моменты его деятельность и влияние на других были как у великих людей, а потом он снова возвращался к беззаботности обыкновенных людей. В течение столь многочисленных революций и столь различных поворотов счастья он никому не причинил зла. Своих противников он карал лишь остротами. Он был связан с людьми узами долголетней дружбы, и все те, кто его окружал, были привлечены его любезностью, были привязаны к нему благодаря его доброте. Он проявлял исключительно тонкое чутье во всех своих суждениях; он любил рассказывать, и его рассказы были столь же приятны, сколько его остроты знамениты. Это лицо, которое не изменили события, этот взгляд, который оставался ясным, несмотря на повороты фортуны, оживлялись, когда он говорил о прекрасных днях XVIII века. Господин де Талейран искренне любил свою родину и навсегда сохранил привязанность к идеям своей юности ("Уважение перед мечтами своей юности!", Шиллер) и к своим принципам, которые у него пережили все превратности событий и судьбы".
Эту характеристику заключил Минье чем-то похожим на собственное мнение: "Так объяснял он изменения в своем поведении. Однако какие бы услуги ни оказывал человек своей стране, всегда подчиняя свои поступки обстоятельствам, лучше руководиться одним побуждением и благородно служить одному делу в истории".
Прибавлю несколько строк из Минье о Талейране и его времени. Рассказывая, что в американскую войну аббат Талейран вооружил на свой счет корсара против англичан, Минье характеризует дух времени: "То, что аббат вооружил на свой счет корсара, живописует это странное время, когда двор рукоплескал шуткам Бомарше, направленным против знати". Мне очень понравилось то, что Минье сказал о той эпохе, к которой принадлежал Талейран, "когда энтузиазм, вызванный исполнением надежд, не позволяет сожалеть о том, что потеряли". "В этой эпохе среди окружавших его людей господин де Талейран принадлежал к школе, учителем которой был Вольтер". Талейран-епископ (Оттонский, 1788) "вступил
Талейран - дипломат в Англии, изгнан оттуда Робеспьером и Питтом; Талейран - в Америке, откуда снова усилиями поэта Шенье призван во Францию, в институт и к новому блестящему поприщу: Талейран - министр иностранных дел. Скоро новый метеор на горизонте Италии привлек его внимание. "Народу, который не хочет прозябать в равнодушии, нужна вера во что-либо или в кого-либо. Так как в идеи перестали верить, то господин де Талейран понял, что в скором времени будут верить в людей. Он угадал предмет нового обожания в этом молодом генерале, уже окруженного ореолом бранной славы…" и проч. Скоро Талейран представил _юного героя_ директории и, в предчувствии его могущества, сказал о нем: "Я не только не боюсь того, что хотелось бы назвать его честолюбием, я чувствую, что нам придется в скором времени, может быть, взывать к этому честолюбию".
Талейран участвует в заключении конкордата с папою и зато получает от него "разрешение, которое за десять лет до того он дал сам себе, - вернуться к мирскому образу жизни". Я уже упомянул о степени участия Талейрана в ошибке Наполеона касательно герцога д'Энгиенского: степень сию определить трудно. Минье осуждает в нем министра иностранных дел, согласившегося нарушить народное право на счет слабого. Наполеон - император. Наполеон громит Австрийскую империю. "Тогда, считая успех обеспеченным, Талейран предложил императору план договора с Австрией и обширную реорганизацию Европы. Этот план до сих пор неизвестен".
Талейран принимал тогда только четыре главные государства в уважение: Францию, Австрию, Англию и Россию. Пруссию, по его мнению, только на минуту гений великого Фридриха воззвал на ту же степень. Талейран желал разорвать союз Австрии с Россиею, России с Англией и сие политическое междоусобие первых государств европейских основать на политическом интересе, на противоположных выгодах, на размежевании владений каждого. Подробности сего плана прочтете у Минье: само собою разумеется, что русские, "сжатые среди пустынь, обратят свои беспокойные усилия по направлению к южной Азии". Может быть, приведение в действо сего плана основало бы на некоторое время на иных началах владычество Наполеона в Европе, но устоял ли бы Наполеон и в союзе с Австрией против духа времени, сокрушающего и здания веков и Наполеонов, как дуновение легкого ветра - карточные домики! Наполеон не принял сего проекта и продолжал тешиться над Францией и над Европою - по-своему. Он сокрушил Римскую империю, создал Рейнскую конфедерацию. "Он создавал лишь недовольных". Талейран остался министром недолго после Тильзитского мира и добровольно отказался от портфеля в 1807 году.
В следующей параллели, казалось, не соглашались с Минье приверженцы или энтузиасты Наполеона: "Великий дух Наполеона и здравый смысл господина де Талейрана, казалось, были созданы друг для друга. Все, что было изобретательного, плодотворного, смелого, пылкого у первого, нуждалось в четкости, холодности, обоснованности и точности второго. Один был гений действия, другой был гениален в советах. Один замышлял все великое, другой избегал всего опасного, и созидательный порыв первого был счастливо обуздан осмотрительной осторожностью второго. Господин де Талейран умел сдерживать императора в тех случаях, когда гнев или страсть могли толкнуть последнего на поспешные меры; господин де Талейран давал императору возможность, став более спокойным, проявить себя более ловким. Поэтому он говорил правдиво, но допускал преувеличение в форме выражения: "Император потерял с того дня, когда он смог делать на четверть часа раньше то, чего я добивался от него, чтобы он сделал на четверть часа позже". Потеря подобного советчика должна была стать несчастьем для императора, а впоследствии она превратилась в опасность".
В Эрфурте все еще Талейран, но уже в качестве обер-камергера, "принимал при императорском дворе". В Эрфурте Наполеон изъявил Талейрану сожаление о том, что они расстались, фразою: "Нам не следовало бы расставаться". За Гишпанию Наполеон разгневался на своего обер-камергера и лишил его сего звания. "Талейран стал еще более порицать". В нашествии на Россию Талейран предвидел и расчислил последствия… Минье показывает, каким образом Талейран приведен был к необходимости принять на себя роль, игранную им в 1814 году. Оратор увлекается действиями Наполеона, славным его падением: "Звезда, перед тем как исчезнуть, излучала великолепный свет. Наполеон отрекся от власти".
Здесь начинается для Талейрана новое поприще. Национальная гвардия не выпустила его из Парижа; волею или неволею, он остался в столице: "Он был там самым главным деятелем и единственным крупным чиновником в тот момент, когда силой оружия там появились иностранные победители. Талейран всегда умел применяться к обстоятельствам".
Талейран - снова министр иностранных дел - на конгрессе Венском. "Он создавал теорию для каждого обстоятельства. Эта теория руководила им". Минье осуждает Талейрана за то, что он предпочел удержать короля Саксонии в его уменьшенном государстве - составлению для него нового государства на левом берегу Рейна. "Не лучше ли было бы, - говорит Минье, - расположить между Саарой и Рейном, в нескольких переходах от нашей столицы, маленькое государство, а не большое?".