Хроники хвостатых: Ну мы же биджу...
Шрифт:
– Я сам скажу ей, хорошо? – попросил разрешения Изуна.
Мадара кивнул, и парень выбежал из шатра. Глава Учиха устало качнул головой и постарался выкинуть все лишние мысли из головы.
Братья Учиха задыхались: младший от боли и дыры в боку, старший – от ужаса и подступающей к горлу тихой истерики, которую непременно надо было подавить. Изуна смог держать лицо только перед ранившим его Тобирамой, а стоило дать отход, как он застонал от боли, и его ноги подкосились. Тёплая кровь толкалась в ладонь, которой Мадара зажимал брату рану, и текла сквозь пальцы. Глава Учиха справился с
А теперь, спустя несколько часов, один из них стоял перед ним и, бледнея и дрожа, объяснял, как обстоят дела. Наверное, он боялся, что Мадара его убьёт за такие вести.
Рана смертельная. Лекари сделали всё, что было в их силах.
Его последний брат умрёт.
– Прочь, – Учиха оттолкнул медика в сторону – тот был на грани обморока от усталости и страха – и шагнул в шатёр. Пахнуло травами и чем-то тошнотворно химическим.
– Все вон! – рявкнул Мадара на двух суетящихся у постели брата медиков. Те поспешили его послушаться.
Изуна был в сознании. Мужчина подошёл и опустился возле него на колени. Брат весь взмок, и старший Учиха ладонью стёр испарину с бледного лба. Кожа под пальцами горела. Изуна открыл глаза и перевёл на него мутный от боли взгляд. Мадара провёл ладонью по его щеке; брат улыбнулся ободряюще уголками губ.
– Изу… тебя подлечат, – старший Учиха наклонился, обнимая его и пряча от мира, который старался отнять у него любимого брата. – Всё будет хорошо, не бойся…
В первую очередь Мадара убеждал себя. Стараясь скрыть дрожь в руках, мужчина до боли стискивал плоскую подушку под головой Изуны. От спутавшихся волос младшего Учиха пахло потом, грязью, которую никто не подумал смыть после рокового сражения, но ещё чем-то болезненно родным. Потеря этого будет слишком ужасна, чтобы Мадара мог в неё верить: он не был в силах заставить себя принять реальность, где не будет Изуны.
Младший Учиха поднял ослабевшую руку и погладил Мадару по волосам.
– Нии-чан… – тихо позвал он.
– Всё будет хорошо, хорошо, ты не умрёшь…
– Нии-чан, я же знаю, – более твёрдо, но с той же спокойной лаской в голосе.*
Старшему Учиха стало стыдно. Это он должен быть сейчас опорой и поддержкой, как и всю жизнь, а не наоборот. Мадара немного отстранился и прижался лбом к его лбу, зажмурившись и ловя дыхание Изуны. Ладонь оказалась у него на сердце.
Тук-тук.
Тук-тук.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Слабо. Тихо. Но лишь бы не останавливалось. Не сейчас, когда Изуне ещё нет двадцати, когда они не увидели мира без войн, который Мадара мысленно пообещал подарить младшему брату, когда он ни разу не был с женщиной.
Чёрт, он же ещё не взрослый, совсем нет! Не сейчас, не надо! Старший Учиха зажмурился сильнее и не сдержал судорожного вздоха.
– Изу… – до отвращения беспомощно выдохнул Мадара.
Изуна взял его за руку.
– Нии-чан, нам надо кое-что сделать, – шёпотом. – Ты знаешь что.
Мужчина отстранился и посмотрел на брата сверху вниз. Его взгляд чуть прояснился, стал чистым и выражал спокойное смирение. Быстро поняв, что Изуна имеет в виду, Мадара замотал головой, как болванчик.
– Нет, нет… я не могу…
– Так надо. Надо, – твёрдо и спокойно, так мать убеждает своего малого ребёнка чуть потерпеть горькое лекарство. – Мы оба знали, что рано или поздно придётся, но нельзя опоздать.
– Я не могу этого сделать… не могу, я отказываюсь! – отчаянно.
Он не такое чудовище, каким его все считают!
– Это подарок, – шёпотом. – Я пропущу твой следующий день рождения, поэтому дарю сейчас. Ты не можешь отказаться. – Изуна закрыл глаза и глубоко вздохнул; ему становилось тяжело так много говорить. – Попроси там морфий, хорошо?
Мадара стиснул зубы и сглотнул. Брат всё уже решил за него. И тем горще становилось от того, что правота была за ним.
Шио нервничала, что-то было не так. Но ей никто не собирался ничего объяснять, поэтому она старалась отвлекаться на письмо. Девушка не видела, кто его принёс; оно лежало возле её вещей в выделенном ей уголке в общем лагере. И, тревожась за сражавшихся неизвестно где Изуну и – да-да, даже за него – Мадару, Ёко в который раз вглядывалась в столбцы иероглифов. В них лаконично сообщалось, что светлые эльфы сделали недалёко портал: не самый стабильный и требующий крайне осторожного использования, – так что, если они заметят одинокого эльфа, то пусть не удивляются и не расспрашивают – у них свои дела. Так же отдельно подчёркивалось, что нельзя проходить по двое и в высшем обличье, а так же раненым; видимо, некто, написавший послание, считал, что двум Ёко может прийти в голову мысль воспользоваться переходом. Знать бы ещё зачем.
Или это кто-то был в курсе чего-то, о чём Шио пока не подозревала?
Но когда Учиха вернулись с боя, всё стало куда хуже. О ней словно забыли, что-то случилось, но кого бы Шио не спрашивала – все отводили взгляд или посылали, говоря, что не её ума дело. В конце концов, кицунэ осела вокруг раненых и пыталась отвлечься на бесконечные перевязки. Больше всего её тревожило, что она так и не увидела братьев Учиха. Разве что Мадару, мельком: он стоял возле одного из шатров с потерянным видом, а с его рук стекала кровь, на которую мужчина не обращал внимания.
Никогда Ёко не видела его таким.
К ночи всё стихло. Понимая, что никто ничего не объяснит, девушка решила рискнуть и сунуться к самому Мадаре. Тихо обойдя лагерь через лес, чтобы никто не остановил и не заставил вернуться к себе, девушка заглянула к главе Учиха.
Однако вместо него в шатре, возле доспехов, оружия и карт, обнаружился Кано. Мужчина выглядел постаревшим на десятилетие, перед ним стояла бутылочка с саке – где, спрашивается, взял? Две пустых валялись возле его ног.
Кано поднял взгляд на осторожно шагнувшую в его сторону Ёко. Его вид окончательно выбил девушку из колеи.
– А, это ты… – рассеянно. – Заходи, садись со мной.
Шио осторожно огляделась, но всё же подошла к Кано и опустилась на колени рядом с ним. Мужчина не твёрдой рукой нашёл чарку и налил в неё алкоголь, после чего пододвинул чарку к Ёко.
– Пей, девочка, пей…
Девушка не уверенно взяла чарку. Кицунэ не собиралась сейчас пить, но из вежливости стоило хотя бы сделать вид. Сам Кано пил прямо из горла.