Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
– Бри, - произнёс он одними губами.
Честно рассказать, как друг детства предал её наместнику? Солгать в деталях - назвать его, например, лордом-соседом, а не слугой?
Не то. Она чувствовала, что боуги хотят услышать что-то более важное - что-то равноценное истории Руми: ведь та, по сути, призналась, что бессмертные овладели её разумом. Что была на их стороне.
Как выглядело бы Обетованное, если бы тэверли победили? Кем был бы теперь лорд Альен?..
За этой мыслью раскрывалась бездна, куда Уну не тянуло заглядывать. Этот мир опасен.
По дому-сосне пробежал холодок; зелёное пламя под кочергой Маури съёжилось и опало. Будто сжалившись над гостьей-пленницей, опять заговорила Руми.
– Она раскаивается в том, что делилась с бессмертными своей силой, - перевёл Шун-Ди.
– В том, что чествовала их, как господ, и мечтала, чтобы им подчинился весь мир. Тогда это казалось ей единственно верным выбором. Немногие из селения под Паакьярне сумели воспротивиться их воле.
Маури, не оборачиваясь, проворчал что-то с доброй сварливостью. Шун-Ди улыбнулся.
– Он сказал: "Это всё потому, что ты спишь по ночам. Сон мутит мысли, топит душу в тумане".
Да уж, с этим не поспоришь. И не найти подтверждения лучше, чем её сны о лорде Альене.
– Это в прошлом. Скажи, что я не придаю этому значения, - солгала Уна, хоть Руми и не выглядела виноватой. Пока Шун-Ди выговаривал протяжные, прерываемые резкими долгими гласными цепочки звуков, она продумала свой ход.
– Я ненавижу своего отца. Утверждение для Маури.
Шун-Ди молча воззрился на неё, оглаживая бородку. Пауза так затянулась, что хозяин, вернувшись к столу, намекающе забарабанил по нему крючковатыми ногтями. Как оказалось, это был сигнал для Льёни: божья коровка на секунду исчезла в соседней комнате, а потом приползла назад с чем-то блестящим на спине. Уна, уже ничему не удивляясь, узнала пенсне в золотой оправе. Наверное, нет смысла спрашивать, откуда эта вещь, редкая даже в Ти'арге (профессор Белми упоминал, что пенсне позволяют себе только самые именитые и состоятельные профессора Академии да кое-кто из придворных), появилась в сосновой глуши.
Маури натянул пенсне на спицеобразный нос и уставился на Уну. Едва ли у боуги бывают человеческие проблемы со зрением; для солидности?.. Серьёзно поизучав её некоторое время, он потряс головой.
– Не верю, - озвучил Шун-Ди то, что и так было ясно.
Уна подалась вперёд.
– Почему?
Маури ответил, буравя её зелёными пятнами глаз; Руми вторила жёлтыми. Должно быть, если перемешать их, получится цвет луны, немощно бледнеющей сейчас над холмом Паакьярне.
Всё же зря она не наглоталась са'атхэ-храбрости перед тем, как сойти с корабля...
– Он уточняет, за что.
К чему? Уна почувствовала, как злой жар прихлынул к щекам.
– За то, что он оставил мою мать ещё до моего рождения. За то, что отрёкся от меня, - она с нарочитой скорбью опустила ресницы, стараясь саму себя убедить.
– Не верю, - повторил боуги.
– Почему?!
– Потому что ты не из тех, кто будет ненавидеть по этой причине, - растерянно перевёл Шун-Ди.
– К тому же ход был нечестным. Нельзя выносить в игру то, о чём сама не знаешь, правда ли это.
Что
– И любовь их сильна отчаянием, ибо чем свирепее ненавидят, тем безмернее любят ненавистного, - хрипло сказал Шун-Ди. Он обращался к одной Уне, но в тишине - слышно было только тиканье часов с кукушкой и побряцывание серег Руми, когда та вертела головой, - фраза всё равно разнеслась по всей комнате.
Уна вскочила со стула и мысленно прижалась к зеркалу, распласталась по глади его стекла. Это вышло почти инстинктивно. Между её пальцами и столом треснула и умолкла короткая молния.
– Уна?
– Шун-Ди тоже поднялся, выставив руки ладонями вперёд. Румянец, покрывавший его щёки, обратился меловой бледностью.
– Что с тобой? Ты испугалась? Прости, я...
– Откуда это? Чьи слова?
– выпалила Уна, еле-еле не срываясь на крик. В виски застучала боль; её собственная магия схлестнулась с природной, сосновой, царившей здесь, и закружилась с ней в жестоком танце.
– Это из учения Прародителя, из второй книги, - попятившись, пробормотал Шун-Ди.
– Перевод на ти'аргский. Я просто процитировал. Уна. Посмотри на меня. Всё хорошо.
Напор Дара схлынул так же резко, как и возник. Уна повалилась на стул, от стыда не смея взглянуть на боуги. Руки тряслись мелкой дрожью.
Что со мной? Что со мной, отец - ты ведь должен знать? Эти слова звучат как твои, от них пахнет твоими мыслями, твоим треклятым тёрном, твоим жасмином; скажи, они переплелись в вечности, как ты хотел?
– Извини меня, Шун-Ди. Пожалуйста, извини. Я...
– она подняла глаза; край столешницы обуглился, тонкие струйки дыма вились над ним. Под ногами валялась горсть обгорелых жёлтых перьев.
– Извини.
Маури прищурился с уже не скрываемым интересом. Руми, странно улыбаясь, послала Шун-Ди воздушный поцелуй; миншиец опять покраснел, а обгорелый кусок стола посветлел, как исцелённая рана.
– Хозяйка сказала: никакая игра не обходится без испорченной мебели, - натянуто усмехнувшись, перевёл Шун-Ди.
– Всё в порядке.
– Благодарю, - у Уны не было никакого желания углубляться в эту тему.
– Маури угадал правильно. Я готова выслушать вопрос. Или...
– она поколебалась.
– Могу выдержать даже два - в качестве наказания.
– Хорошее решение, - кивнул Шун-Ди. Вопрос Маури снова оказался неожиданным, но наверняка продуманным заранее.
– Ох. Он спрашивает...
– миншиец покосился на неё с обидной опаской.
– Спрашивает, уверена ли ты в отцовстве Повелителя Хаоса. Ты представилась его дочерью, но точно ли ты это знаешь?
Внутри у Уны ещё раз что-то оборвалось, но ответила она ровно.
– Абсолютно уверена. За честность своей матери я ручаюсь.
Руми, что-то радостно воскликнув, вдруг бесцеремонно перелезла с постели на стол. Её крепенькое, обтянутое платьем бедро теперь было прямо перед лицом несчастного Шун-Ди.