Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Леди Море хотелось бы иметь в запасе побольше его благовоний (всё-таки жаль, что Кинбралан стоит в забытой богами глуши), но при этом никогда не видеть самого Шун-Ди. Нет совершенства в Обетованном, действительно.
Мать Бри она нашла на кухне: та запекала тыкву к ужину, смахивая пот с пухлого лица. Прикормленный котёнок, изрядно подросший за лето, лизал сливки у её ног; леди Мора, брезгливо вздрогнув, замахнулась на него, и тварь сгинула. Не хватало ещё жевать тыкву с клочками шерсти...
– Миледи, - кухарка присела в реверансе. Вышел он неуклюже: возраст
– Что Вам угодно?
– Бриан, - леди Мора сказала это со всей возможной небрежностью. Слуги не должны почувствовать, что хозяева действительно нуждаются в них; она никогда не забывала об этом.
– Три дня назад я выпустила твоего сына из-под ареста. Где он сейчас?
Кухарка часто заморгала.
– Так он уехал, миледи. Ещё вчера.
– Уехал без позволения?
– бровь леди Моры поползла вверх - и страх, с которым кухарка следила за этой бровью, потешил её тщеславие.
– Куда же?
– В Делг, миледи. Капусты и моркови купить, ничего такого, - кухарка осклабилась; у неё не было двух передних зубов. Сломанная, как всё в Кинбралане.
– Не сегодня, так завтра вернётся, ежели боги не разгневаются.
Опять и опять объяснять очевидное... Мора сцепила зубы. Усталая и раздражённая, она едва сдерживалась, чтобы не накричать на кухарку.
– Он должен быть здесь, когда нужен мне. Всегда.
– Да, миледи.
– Слуги не покидают замок без моего разрешения.
– Конечно, миледи. Может, позвать Гроальва? Или Эрка?
Младший сын псаря, семилетний мальчишка, и привратник, которому ревматизм всю осень не даёт встать с постели. Сомнительные помощники.
– Мне нужен именно твой сын, Ильда. Пошли его ко мне, когда...
Мора внезапно умолкла, глядя в разводы дождя на запотевшем окне кухни. За шкафом с посудой испуганно скрёбся котёнок. Где-то над горами рыкнул и сразу же застенчиво умолк гром.
Бри уехал вовсе не за овощами в Делг. Он сбежал.
Сбежал либо к наместнику Велдакиру, либо к тем, кого лорд Иггит Р'тали зовёт братьями, крестьяне - коронниками, а сама она - чудаками, обделёнными разумом. Первый вариант ещё можно пережить, но второй...
Поражение. Новое поражение. Ничего страшного, впрочем: леди Мора привыкла к ним. Ей всего-то суждено подыхать в одиночестве, вместе с этим проклятым замком. Иногда ей казалось - он развалится в тот миг, когда она испустит последний вздох.
Даже если Уна погибнет, это будет не на её совести.
И - на её. Всегда, всегда, всегда. Неизбежно, как смерть и продолжение Великой войны. Как ржавь, разъедающая железо.
– Ничего, Ильда. Забудь. Пойду поищу Эвиарта.
Он, конечно же, снова примется ныть, что ещё не оправился от раны и не может поднимать тяжести, - но надо же, разнообразия ради, поступать так, как следует.
Мора подумала, что этой ночью Эвиарт любой ценой постучится уже не в спальню Савии... И эта мысль, вопреки всему, заставила её улыбнуться.
ГЛАВА XXXIV
Западный
Что-то жёсткое ударило Шун-Ди в спину, пока он возился с кресалом, разжигая костёр. Никогда толком не умел это делать, и даже полтора года экспедиции не изменили плачевное положение. Шун-Ди в принципе не был уверен в своём уме (судьба и Прародитель отмеряют каждому долю мудрости - и что поделать, если торговцу мазями досталось немногое?..), а в бытовых вещах, с которыми нужно обходиться напрямую, руками, и вовсе чувствовал себя отсталым. Он до сих пор не мог забыть, как старик-опекун - то терпеливо, то со злостью - бился, объясняя костлявому мальчишке, чем чистый доход отличается от доходов с издержками. Много лет спустя, когда Ниль-Шайх (да, кажется, это был он) не меньше десятка раз открыл и закрыл перед ним дверь со сложным замком - терпеливо, как перед дурачком, - Шун-Ди вспомнил те наставления.
Мир един, неделим и неизменен. Мир есть капля воды, набухающая в дожд е; человек есть ворот колодца, разбивающий каплю. Преображая облик, он оставляет суть прежней.
Так сказано в последней книге Прародителя - Книге Пути. Много раз Шун-Ди убедился, что в жизни никогда ничего не меняется. Этот вывод, однако, скорее пугал его, нежели успокаивал.
Короче говоря, от разведения костра Шун-Ди лучше было не отвлекать. Особенно если остальные участники похода сочли возможным во время каждого привала поручать эту обязанность именно ему.
– Научился у боуги?
– не оборачиваясь, спросил он. Лис фыркнул.
– Чему? Не желать без конца доброго вечера, как принято у вас в Минши?
– Нет. Подкрадываться сзади и бросаться шишками.
Лис обошёл его и сел по другую сторону от кучи хвороста, скрестив ноги. Сегодня он был в красной блузе с зелёными вставками, а вдобавок нацепил чёрно-белый шейный платок. Мало кто из менестрелей Обетованного посмотрел бы на него без (как минимум) сильного изумления.
Хорошо, что они уже не на востоке. Шун-Ди был влюблён в воздух Лэфлиенна; странная красота этого места поддерживала его, как снадобья поддерживают больного.
– Бросаться шишками... Да, Уна рассказала мне об этой Руми. У женщин из боуги есть чувство юмора, не находишь?
– Не нахожу, - искру наконец-то удалось высечь, и огонь занялся.
– Что ещё она рассказала?
Лис придирчиво оглядел свои ногти.
– Не так уж много. Нам, как бы сказать, было слегка не до этого.
Боль. Много, невыносимо много боли. Шун-Ди смотрел, как прожилки пламени бегут по сухим веткам; сосны лесов Паакьярне стояли вокруг него и, разумеется, хранили молчание. Это право всегда было за ними - не то что у обвиняемых перед судом Светлейшего Совета.