Хроники Обетованного. Осиновая корона

Пушкарева Юлия Евгеньевна

ГЛАВА XXXIII

Ти ' арг. Замок Кинбралан

– Какая рухлядь, - пробормотала леди Мора Тоури, брезгливо счищая паутину с пальцев.
– Почему, ради всех богов, старик не избавился от неё?

То, о чём она говорила, полустояло-полулежало, прислонённое боком к стене. Леди Мора затеяла уборку на чердаке южной, гостевой башни. Отражения, странный менестрель и купец из Минши наконец-то покинули её, что не могло не радовать, - но вскоре леди Мора

поняла, что обязана избавиться ото всех следов их пребывания здесь. Промыть стены и лестницы, выбить пыль из штор, разобрать хлам, грудами копившийся в Кинбралане под строгим взглядом веков. Разобрать немедленно, пусть даже хлам этот не имеет никакого отношения к Индрис и её сыночку.

И к тому, что Уна уехала.

Статуя - очевидно, кезоррианская - была тяжёлой. Леди Мора не поднимала её (с какой стати ей надрываться ради древнего мусора?), но тяжесть ощущалась и так, от одного взгляда. Белый мрамор чуть пожелтел, однако черты статуи не стёрлись - сколько бы времени ни прошло с тех пор, как какому-нибудь чудаку вздумалось её высечь.

А времени, как предполагала леди Мора, прошло немало. Трудно представить, что старый лорд Гордигер мог купить вот это– бесполезно-забавную рухлядь с точки зрения любого ти'аргца, да к тому же скорее пугающую, чем красивую. Кезоррианский мрамор он бы не стал и на чердаке держать: перепродал бы или пустил на какие-нибудь хозяйственные нужды. То же, собственно, наверняка касалось его отца, и деда, и прадеда. Все Тоури одинаковые.

Точнее, почти все.

Леди Мора вздохнула, вытерла руки платком (придётся отдавать прачке) и, обмотав им ладонь, попыталась сдвинуть статую с места. Бесполезно. Одной не поднять, но выбросить эту гадость важно и нужно. Просто необходимо. Чем-то вне здравого смысла статуя напоминала Море безумных гостей, устроивших в замке безумную, под стать себе, осень. Тех, кто притащил сюда свои зеркала, звуки чужих языков, тёмное колдовство и (пик сумасшествия!) детёныша-дракона. А взамен забрал её дочь.

Она бегло, с опытным хозяйским прицелом осмотрела чердак. Мешки мусора - щепок, сломанных стульев, свитков с выцветшими чернилами, старомодных изношенных платьев, женских туфель и мужских бриджей - скучковались в углу, у двери; не осталось ничего лишнего, кроме пыли на полу и злополучной статуи. Пыль выметет Савия, а вот вынести статую должен кто-нибудь из мужчин... Да. Во-первых, у служанки не хватит сил, а во-вторых, Мора давно подозревала, что эта вертушка всё-таки понесла ребёнка от Эвиарта. А может, от старшего сына конюха. Или псаря. Или от менестреля по прозвищу Лис, который поглядывал на неё (от Моры никогда не скрывались такие вещи), будто на кусок мяса.

Нет, в общем-то, никакой разницы. Раньше Мора выгнала бы из замка любую опозоренную девушку или упросила бы старого лорда сделать это, но сейчас не приходится придираться. По всему Ти'аргу бесчинствуют бунтари: говорят, на их счету уже несколько боёв с рыцарями наместника, да и жертвы из числа приезжих альсунгцев прибавляются и прибавляются. Только вчера леди Мора сожгла второе письмо от лорда Иггита Р'тали - сожгла не прочитав, в отличие от первого. Она уже знала, что представляет собой этот тип и его сторонники, на что они подбивают честных людей.

Чепуха. Абслютная чепуха.

Мору, откровенно говоря, нисколько не занимало, кто будет править королевством - альсунгец или ти'аргец. А уж рисковать для этого своей жизнью, своим благополучием - рисковать искренне и бездумно, не потому, что так принято, не из приличия изображая скорбь... Это было выше её понимания. Точнее, ниже: эти мальчишки просто не ведают, что творят. Во всей их с Уной истории - запутанной и обидной, как затяжная болезнь, - Мора винила себя лишь в том, что не проверила всё досконально, прежде чем устроить помолвку с Риартом Каннерти. Если бы она знала, что за крамольные мысли он вынашивал - хотя бы половину из них, - всё сложилось бы иначе. Почему-то она не сомневалась, что нашла бы Уне мужа получше, та бы остепенилась и начала, наконец, вести нормальную жизнь. Да и дубине Горо не пришлось бы умирать, чтобы защитить их.

А главное - Уна не встретилась бы с Отражениями.

Но в пережёвывании всяческих бы нет никакого проку. Мора давно, ещё в первые годы брака, усвоила это и предпочитала страдать о настоящем, а не о прошлом.

Статуя же была воплощённым прошлым.

В чётких, немного громоздких чертах женщины застыл какой-то немой вопрос - живая мысль, обращённая в вечность. Казалось, сейчас она приоткроет белый рот и задаст его. Белым языком, глядя в никуда белыми глазами под тяжёлыми веками. Зашевелятся кудри, уложенные в пучок (и как можно столь тонко вырезать каждый локон?), приподнимется грудь под тонким задрапированным одеянием... Что верно, то верно: кезоррианцы не знают себе равных в воссоздании складок на одежде, ногтей, мелких изъянов кожи.

О бездна, эта женщина словно живее её самой. Вглядевшись в мрамор, леди Мора невольно попятилась. Какое мерзкое чувство.

Мерзкое?..

Кто это - знатная чара, мудрая богиня (Мора забыла её имя - кажется, Велго), какая-нибудь поэтесса? Серьёзной разницы не было, но безымянность усиливала страх. К тому же статуя была выше Моры почти на голову, и это подавляло. Придавливало к земле.

Наверное, Уне понравился бы этот заброшенный кусок камня. Уне и её родному отцу. Тот вообще, наверное, плакал бы от восторга внутри, сохраняя снаружи полное равнодушие.

Мора одёрнула платье - своё любимое, цвета фиалки. Откуда такие мысли? Она давно не думала об Альене Тоури, а в последние недели приучила себя - отчасти - поменьше думать об Уне. Уна приняла решение. Она предала свою мать, её любовь и заботу; кто теперь ей указ, кто сторож? Пусть поступает, как хочет.

Чепуха, трижды чепуха. Вздор.

Надо позвать Бри. В Кинбралане, пожалуй, нет другого человека, достаточно сильного и плечистого, чтобы выбросить непостижимую статую и расколоть её на куски.

Леди Мора ещё раз взглянула в белое, мертвенно осмысленное лицо. Ей вдруг почудилось, что статуя похожа на Уну.

Какая чушь. Трижды чушь. Всё дело - в блёклом свете из чердачного окошка. В дождях осени. В материнской тревоге и женской хандре.

Спускаясь по витой лестнице, Мора поднесла к носу запястье и вдохнула запах собственной кожи - всё ещё (или пока ещё?) гладкой, с нежным розоватым отливом. Шиповник с мятой и терпкими нотками мёда. Успокаивает. Одно из масел, подаренных Шун-Ди.