Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Вдруг с Маршалковской долетели звуки выстрелов. Какой-то старик бежал оттуда.
— Бегите! — закричал он Текле, проносясь мимо нее. — Пани, удирайте отсюда!..
— Что случилось?! — крикнула удивленная Текла.
— Восстание! — только и успел прокричать он в ответ, и в его голосе послышались и удивление и страх. Он побежал в сторону Политехнического института.
Панна Текла, не раздумывая долго, быстро пошла за ним, хоть это ей вовсе было не по пути — ей надо было возвращаться на Брацкую.
Около Политехнического было спокойно. На улице никого, все забились в подворотни. Панна Текла перешла на другую сторону и побежала к памятнику Саперу.
В голове у нее была совершеннейшая пустота, и она не знала, зачем и куда идет. Из окон больницы закричали: «Пани, пани, подождите!» Но она летела вперед.
— Восстание, восстание! — бессмысленно повторяла она.
А где-то под этой ее бездумностью бушевали бурные чувства. Воспоминания и страхи. Но прежде всего мысли о «детях».
«Где Анджей! Он не пришел к обеду. Где Анджей? Сражается? Но где?»
Потом мелькнула нелепая мысль о Геленке.
«Геленка, Геленка…» — повторяла она, но мысль оборвалась. Страх и беспокойство переплетались. И надо было бежать вперед.
На углу Аллеи Независимости какая-то женщина схватила ее за руку.
— Куда вас несет? Там немцы из казарм стреляют.
— Из каких казарм? — приостановилась Текла.
— Не знаю. Стреляют. Спрячемся!
Женщина в белом полотняном костюме, казалось, потеряла рассудок. Она все повторяла: «Спрячемся!», но продолжала стоять на месте, удерживая и панну Теклу. Неожиданно, потянув за собой Теклу, она пересекла пустую улицу и прижалась к цоколю памятника Саперу. Казалось, она хочет втиснуться в камень.
Панна Текла бежала за этой женщиной, понимая, что это безумие.
— Что вы делаете? Что вы делаете? — кричала она.
От Вавельской по тротуару, прижимаясь к домам, продвигался какой-то отряд. Раздался залп, пули оставили круглые дымящиеся следы на асфальте. Обе женщины пронзительно закричали.
— Пани, пани, в меня попали! — закричала, приходя в себя, женщина в полотняном костюме. Она сползла по цоколю памятника на тротуар. Панна Текла наклонилась над ней. Она увидела, как на белом полотне расплывается красное пятно. Оно быстро увеличивалось. Панна Текла, видя, что краснота эта ползет все дальше и дальше по полотну, еще ниже склонилась над незнакомкой, которая все заметнее бледнела и все сильнее сжимала веки: от боли.
Послышались одиночные винтовочные выстрелы — из глубины улицы стреляли немцы. Отряд задержался в Аллее, что-то у них там происходило. Гранаты раздавали, что ли?
Панна Текла выпрямилась и кивнула им.
— Ребята, — крикнула она, — тут раненая!
Но голос ее прозвучал слабо. Снова раздались выстрелы. Панна Текла пошатнулась, взмахнула руками, словно хотела поднять их вверх, к Саперу, и упала навзничь, ударившись головой о край цоколя. Рядом поднялась пыль: пули беспрестанно били в мостовую и тротуары.
V
На Прудентиале развевался бело-красный флаг, а на площади Наполеона лежали неубранные трупы, оставшиеся после двух отбитых атак на Главный почтамт. Под вечер начал накрапывать дождь, быстро стемнело. На Шпитальной дымились, раскалясь докрасна, два подбитых танка. Пахло горящим железом.
Анджей оставил своих парней в подворотне и на первом этаже дома на улице Бодуэна, где помещался ресторан «Под розой». Это была постоянная явка Анджея: сюда приходило много немецких летчиков, ему удалось сделать здесь немало ценных наблюдений.
Анджей взбежал на третий этаж и толкнул незапертую дверь. Холл был пуст. В следующей комнате он увидел Эльжбету, которая, чуть скривившись и морща свой вздернутый нос, словно была ранена она сама, перевязывала руку какому-то обнаженному по пояс повстанцу. Молодой человек оглянулся и посмотрел на входящего. Это был Губерт.
— Хелло, — сказал Анджей, — продырявили лапу?
Губерт усмехнулся и ответил классически, как у Сенкевича:
— Пустяки. Только царапина.
— Хорошенькая царапина, — вздохнула Эльжбетка, — залил нам кровью весь паркет.
— И рубашка вся к черту, — проговорил Губерт. — Вот это самое паршивое.
— Геленка пошла в ванную, может, отстирает…
— Если вода будет, — заметил Анджей.
— Что, воды уже нет? — перепугалась Эльжбетка.
— Если еще и есть, то скоро не будет. Неизвестно, что делается на фильтрах.
— Есть новости? — спросил Губерт.
— Никаких. Связи совсем нет.
— Очень мило.
— Да, очень, — согласился Анджей.
Из внутренних комнат вышла Геленка, неся поднос с бутылками и холодным мясом. Она сказала Эльжбете:
— Я захватила, сколько смогла. Вашему ресторану скоро совсем немного будет нужно. Но Роза не хотела мне давать.
— Ах, Роза, — огорчилась Эльжбетка. И обратилась к Губерту: — Ну, готово, сделала, как умела.
И пригладила повязку, которая закрывала все левое предплечье Губерта.
— Великолепно, — сказал Губерт, встал со стула и попробовал пошевелить рукой. Застонал.
— Перестань корчить героя, — бросила Геленка.
Она направилась в другую, крохотную комнату, окна которой выходили во двор. Там стоял диванчик, а перед ним низенький стол. Геленка поставила на него поднос.
— Подкрепляйтесь. Я думаю, что вы не скоро теперь получите такой ужин.
Губерт, без рубахи, уселся за столик. Он был не в лучшем расположении духа, но налил себе рюмку водки. Геленка с минуту рассматривала его. Лицо Губерта потемнело от пыли или дыма, под глазами залегли тени. Тело в сравнении с просмоленным лицом казалось необыкновенно белым. Локоны его растрепались и обгорели.
— А рубашку возьмешь у Генрика, — добавила Геленка.
— Что еще за Генрик? — спросил Губерт, неловко нарезая хлеб.