И будет вечен вольный труд

Коллектив авторов

Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали, на конце-крае земли и нёба, — синеватая черта большой реки.

Вдоль оврага по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворешницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конек. Неровные стекла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалеваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив прозрачные ушки, за высокими порогами прохладно темнеют сени.

Я лежу у самого края оврага на разостланной попоне; кругом целые вороха только что скошенного, до истомы душистого сена. Догадливые хозяева разбросали сено перед избами: пусть еще немного посохнет на припеке; а там и в сарай! То-то будет спать на нем славно!

Курчавые детские головки торчат из каждого вороха; хохлатые курицы ищут в сене мошек да букашек; белогубый щенок барахтается в спутанных былинках.

Русокудрые парни в чистых, низко подпоясанных рубахах, в тяжелых сапогах с оторочкой, перекидываются

бойкими словами, опершись грудью на отпряженную телегу, зубоскалят.

Из окна выглядывает круглолицая молодка; смеется, не то их словам, не то возне ребят в наваленном сене.

Другая молодка сильными руками тащит большое мокрое ведро из колодца… Ведро дрожит и качается на веревке, роняя длинные, огнистые капли.

Передо мной стоит старуха хозяйка в новой клетчатой паневе, в новых котах.

Крупные, дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой худой шеи; седая голова повязана желтым платком с красными крапинками; низко навис он над потускневшими глазами.

Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается все морщинистое лицо. Чай, седьмой десяток доживает старушка… а и теперь еще видать: красавица была в свое время!

Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным, неснятым молоком, прямо из погреба; стенки горшка покрыты росинками, точно бисером. На ладони левой руки старушка подносит мне большой ломоть еще теплого хлеба. Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!

Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ не спеша промычал запертой теленок.

— Ай да овес! — слышится голос моего кучера.

О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!

И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе святой Софии в Царь-Граде и все, чего так добиваемся мы, городские люди?

Февраль, 1818

Русский язык

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

Июнь, 1882

Яков Петрович Полонский

1819–1898

Жницы

Пой, пой, свирель!.. Погас последний луч денницы… Вон, в сумраке долин, идут толпами жницы, На месяце блестят и серп их и коса; Пыль мягкая чуть-чуть дымится под ногами, Корзины их шумят тяжелыми снопами, Далеко звонкие их слышны голоса… Идут… прошли… чуть слышно их… Бог с ними! Я жду ее одну, с приветом на устах, В венке из полевых цветов, с серпом в руках, Обремененную плодами золотыми… Пой, пой, свирель!..

1840

Дорога

Глухая степь — дорога далека, Вокруг меня волнует ветер поле, Вдали туман — мне грустно поневоле, И тайная берет меня тоска. Как кони ни бегут — мне кажется, лениво Они бегут. В глазах одно и то ж — Все степь, за нивой снова нива. — Зачем, ямщик, ты песни не поешь? — И мне в ответ ямщик мой бородатый: — Про черный день мы песню бережем. — Чему ж ты рад? — Недалеко до хаты — Знакомый шест мелькает за бугром.— И вижу я: навстречу деревушка, Соломой крыт стоит крестьянский двор, Стоят скирды. — Знакомая лачужка, Жива ль она, здорова ли с тех пор? Вот крытый двор. Покой, привет и ужин Найдет ямщик под кровлею своей. А я устал — покой давно мне нужен; Но нет его… Меняют лошадей. Ну-ну, живей! Долга моя дорога — Сырая ночь — ни хаты, ни огня — Ямщик поет — в душе опять тревога — Про черный день нет песни у меня.

1842

«Признаться сказать, я забыл, господа…»

Признаться сказать, я забыл, господа, Что думает алая роза, когда Ей где-то во мраке поет соловей, И даже не знаю, поет ли он ей. Но знаю, что думает русский мужик, Который и думать-то вовсе отвык… Освобождаемый добрым царем, Все розги да розги он видит кругом. И думает он: то-то станут нас бить, Как мы захотим на свободе-то жить… Признаться, забыл я — не знаю, о чем Беседуют звезды на небе ночном И

точно ли жаждут упиться росой Цветы полевые в полуденный зной. Но знаю, о чем тайно плачет бедняк, Когда, запирая свой пыльный чердак, Лежит он, и мрачен и зол оттого, Что даже не смеет любить никого, И зол он на звезды — что с неба глядят, Как люди глядят — и помочь не хотят. Я вам признаюсь, что я знать не могу, Что думает птица, когда на лугу Холодный туман начинает бродить, А солнце встает и не смеет светить. Но знаю — ох, знаю, что мыслит поэт, Когда для него гаснет солнечный свет. Ведь я у цензуры слуга крепостной,— Так думает он — и, холодной рукой Сдавя свою голову, тихо поет, Когда его музу цензура сечет. Признаться, не знаю, что думает пес, Когда птички крадут в навозе овес, Когда кот пушистым виляет хвостом, Не знаю, что думают мыши об нем, Но знаю, что думают слуги царя, Ближайшие слуги! Усердьем горя, Они день и ночь молят господа сил, Чтоб он взволновать им народ пособил: Дай, боже! царя убедить нам хоть раз, Что плохо бы было престолу без нас; Ведь эдакий глупый, презренный народ: Как хочешь дразни — ничего не берет.

20 марта 1861

Колокольчик

Улеглася метелица… путь озарен… Ночь глядит миллионами тусклых очей… Погружай меня в сон, колокольчика звон! Выноси меня, тройка усталых коней! Мутный дым облаков и холодная даль Начинают яснеть; белый призрак луны Смотрит в душу мою — и былую печаль Наряжает в забытые сны. То вдруг слышится мне — страстный голос поет, С колокольчиком дружно звеня: «Ах, когда-то, когда-то мой милый придет — Отдохнуть на груди у меня! У меня ли не жизнь!.. чуть заря на стекле Начинает лучами с морозом играть, Самовар мой кипит на дубовом столе, И трещит моя печь, озаряя в угле, За цветной занавеской, кровать!.. У меня ли не жизнь!.. ночью ль ставень открыт, По стене бродит месяца луч золотой, Забушует ли, вьюга — лампада горит, И, когда я дремлю, мое сердце не спит, Все по нем изнывая тоской». То вдруг слышится мне — тот же голос поет, С колокольчиком грустно звеня: «Где-то старый мой друг?.. Я боюсь, он войдет И, ласкаясь, обнимет меня! Что за жизнь у меня! и тесна, и темна, И скучна моя горница; дует в окно. За окошком растет только вишня одна, Да и та за промерзлым стеклом не видна И, быть может, погибла давно!.. Что за жизнь!.. полинял пестрый полога цвет, Я больная брожу и не еду к родным, Побранить меня некому — милого нет, Лишь старуха ворчит, как приходит сосед, Оттого, что мне весело с ним!..»

1854

В засуху

Все жаждет, истомясь от зною; Все вопиет: дождя, дождя! И рады все, что солнце мглою Покрылось, сумрак наводя. Влачится туч густых завеса, Грозя нам ливнем и пыля; Из-за синеющего леса Прохладой веет на поля. Шуршит соломой рожь сухая, Пыль зарывается в кусты,— И только капля дождевая Одна спадает с высоты. Дождя, дождя!.. Ужель обманут Нас громовые голоса, С земли колосья не привстанут И не омоются леса? Увы! Грозы насмешка злая, Громовый хохот над землей!.. К чему нам капля дождевая! Что значит капля в этот зной!.. Молниеносной тучи глыба Перевалила за леса, Никто не скажет ей спасибо, С упреком глядя в небеса. Ушла!.. Но где над злом победа? В чем торжество? Все тот же зной…— И не осталось даже следа От бедной капли дождевой…