И на Солнце бывает Весна
Шрифт:
Но ничего из этого я, конечно же, не сказал.
В посадках я нашел много подберезовиков - недавние дожди дали урожай, и червь еще не успел тронуть этих крепких, на высоких кремовых ножках красавцев. Валежника тоже было столько, что можно жечь костры всю осень напролет. Таня подняла сухую палку, и шла с ней, напоминая девушку-эльфа. Иногда она склонялась над каким-нибудь грибом, и спрашивала о его названии.
– Вот свинушка, это зеленая сыроежка, а вот поплавки, - рассказывал я, про себя гордясь тем, что познания в грибах у меня все-таки есть.
– Только они нам совсем не нужны, когда так много подберезовиков. Этот гриб благородный, его можно сразу на костре зажарить, а вот эти все лучше сначала отваривать.
И
Мы ушли далеко от машины. Выбравшись из посадок, посмотрели в сторону дороги - она казалась далекой серой полосой. Мы стояли на грунтовой дороге, почти прижимаясь друг к другу. Таня смотрела вдаль, где на другом берегу пруда едва алели бледные, пока невызревшие ягоды рябины:
– Ты прости меня, я, наверное, тебя обидела.
– Нет, с чего ты взяла, брось, - я не договорил, она положила мне палец на губы и посмотрела в глаза.
– Пойдем обратно, Сереж. Ты молодец.
Она шла впереди меня, и я не мог отвести взгляд, ел глазами ее волосы, плечи, каждую ее частицу. Я чувствовал себя кипящим шестнадцатилетним идиотом, и сердце с каждым ударом рвалось выпрыгнуть из груди, бежать вприпрыжку рядом с ней. Хорошо, что она шла впереди, не видя моего горячего лица, и взгляда, который наверняка показался бы ей нездоровым. Постепенно жар отпустил меня, и захотелось просто сделать ей что-то хорошее, чтобы она снова и снова произнесла "Ты молодец, Сереж". Эти слова, как музыка, как высшая награда и радость. Ради них можно что угодно бросить к ногам такой девушки.
Но все, что я пока мог бросить к ее ногам - это ворох сухих веток. Я разложил брезент, и она села, поджав ноги, и раскладывала бутерброды. Таня не зря взяла большую спортивную сумку, и набрала в нее так много припасов, будто готовилась к такому исходу. Куклу она посадила рядом на брезент, и будто, как девочка, собиралась ее кормить.
– Еды у меня хватит, - сказала она.
– Отлично. А как все съедим, будем собирать дары природы, - посмеялся я. Солнце уже почти село.
– А ты знаешь, - сказала она, приподнявшись и положив голову себе на колени. Она смотрела задумчиво куда-то в сторону. Я в это время сложил "шалашик" из сучков и собирался разжечь, - я, когда была маленькой, мечтала отправиться пешком на край света, дойти до Африки. Там ведь бананов много, а мне так их хотелось. Африку я представляла как страну счастья, постоянного лета. Мы тогда жили так бедно, что помню, как с сестрами один банан на троих делили.
– Подожди, ты прямо про мое детство рассказываешь, оно как раз на девяностые годы пришлось. У меня примерно такая же история была.
– Правильно, я вспоминаю девяносто восьмой, мне тогда как раз лет пять было. Это был черный вторник так называемый. Тогда мы потеряли все сбережения, а мой папа... повесился.
– Извини, Тань, - произнес я, замерев. Мне хотелось ее обнять.
– Прости, я не о том, - она привстала, протянула ладони к разгорающемуся костру, - я же ведь тебе про поход в Африку начала рассказывать, как мечтала. Вот и думала я, что буду идти туда, идти, в далекую страну тепла и солнца, останавливаться у речек разных, грибки жарить, картошку печь... И постепенно по дороге будут встречаться друзья. Сначала зайка и лисенок, потом волчонок и мишка, а потом уж пойдут обезьянки, слоники, панды... И теперь, вот здесь, мне об этом вдруг вспомнилось.
– Ты жалеешь, что поехала?
– А ты?
– Нет, Таня, отвечать вопросом на вопрос - это...
– Нет, не жалею, Сереж.
Я взял пластиковое ведро и сходил к пруду. Долго смотрел на воду, собираясь с мыслями. Вернувшись, промыл в воде подберезовики и стал нанизывать их на палочки. Когда я приступил к жарке грибов, стало темнеть сильнее, к нам пришел темно-синий вечер, и он таял в нашем микромире, где горел костер. Переворачивая грибы, мне вспомнилось, как мы с Таней стояли в пробке, и тогда я тоже думал, что мы остались на время вдвоем среди большого и шумного мира. Теперь же мы и правда вместе, и наш микромир, как я его называл, никто не потревожит извне.
Подберезовики шипели, морщинились под сильным жаром. Таня села ближе ко мне:
– Там, дома в Добринке, меня ничто не держит, разве что...
Она не продолжала, и я, снимая грибы и готовясь насадить свежие, ждал, не зная, о чем она будет рассказывать.
– У меня там остался друг детства, Димка. Вот с того возраста, как я в Африку хотела уйти, мы с ним примерно и дружили. Вместе на его педальной машинке катались... Представляешь, нас всегда женихом и невестой называли, а он, даже мальчонкой, к этому спокойно относился, и любые издевки, даже от друзей-одногодок, принимал спокойно, по-мужски. И меня всегда защищал. Он для меня стал как брат, и я не знаю даже, остался ли он в нашем поселке, или уехал... Хотя о чем я говорю таком, прости...
– Нет, нет, я слушаю, - ответил я как можно равнодушнее, но знал, что Таня говорит о важном человеке, которого я невольно воспринимал за врага, за самую лишнюю и противную личность, которая могла бы возникнуть , вломиться к нам, нарушив покой и гармонию тихого вечера.
– Димочка был единственный, кому было не наплевать, что я уезжаю в Воронеж, - продолжала она.
– Знаешь, он то злился, то смешно чего-то требовал, а потом падал и клялся в любви.
Я был безучастен, хотя она тихо смеялась.
– Он мне говорил, что лучше остаться, что он постарается найти мне в поселке достойную работу, а когда понял мое настроение, даже порывался ехать со мной...
Сверчки запели. Я жарил грибы, и думал, как можно аккуратно сменить тему.
– А потом он, когда понял, что я не шучу и решила уехать, знаешь что предложил мне? Жениться.
– Представляю, чего уж там, - ответил я еле слышно, сжав зубы. Она прижалась, рассказывая эту историю. Ее колени были так близко, но меня не тянуло их погладить, словно кто-то, юный и дерзкий, встал смеющейся тенью между нами. Что-то оборвалось во мне после упоминания об этом Диме, и понял я: не станет девушка, находясь рядом с человеком, которой ей интересен, вот так, в лицо поминать другого. Но, с иной стороны, а ты что хотел, разве важно ей, о чем ты мечтал все это время? Возьми-ка лучше эти мечты в кулак, и спрячь поглубже. Девочке посочувствуй. Жареными грибами угости. Выслушай. И постарайся понять.
Таня словно угадали мое смятение:
– Знаешь, я думаю, прошлое все же не стоит тянуть за собой, оно, как тяжелый багаж, который уже не пригодится и только мешает. И хотя там, во вчерашнем дне, много яркого и дорогого, от него лучше уйти. Я об этом много думала, и приняла решение уехать в Воронеж и поступать в университет.
– Все правильно, - ответил я и протянул Тане темные, немного обугленные грибы.
– А он звонит?
– зачем-то спросил я.
– Кто?
– Друг твой.