И он ее поцеловал
Шрифт:
Он оглядел ее с ног до головы, пока она приближалась к нему.
– Боже мой, да вы промокли насквозь!
– Пришлось пробежать пять кварталов, чтобы поймать кеб. После вашего ухода я долго думала над вашими словами. Над всеми словами.
Он отвернулся, посмотрел на свою руку, судорожно сжимающуюся и разжимающуюся на черной шишечке балясины в форме ананаса. Потом перевел взгляд на нее.
– Вам не следует находиться здесь, Эмма. В доме только камердинер, лакей и я. Большинство слуг уехали в Марлоу-Парк, Остальные отправились с моей семьей в Торки.
Эмма,
– Да, я знаю, но это очень важно. – Она покосилась на лакея. – Не могли бы мы побеседовать наедине?
Он провел ладонью по лицу.
– Господи, мы сегодня не ищем легких путей, да? – Подавив вздох, он развернулся и показал на лестницу: – Поднимайтесь.
Он провел ее наверх, в гостиную, и взялся за колокольчик:
– Я попрошу Гарретта развести огонь.
– Нет-нет. Не надо огня. Мне не холодно. На дворе август. Кроме того, как я могу замерзнуть после всего, что вы мне наговорили? Я и так вся в огне.
Он внимательно изучал ее несколько мгновений, потом прикрыл дверь, оперся на нее спиной и сложил руки на груди.
– О чем вы хотели побеседовать со мной? Я думал, мы и так достаточно наговорили друг другу нынче вечером. Что еще?
– Я хочу рассказать вам одну историю.
Он переступил с ноги на ногу, явно начиная злиться. Опустил руки.
– Вы явились сюда в такой час под проливным дождем, чтобы рассказать мне историю?
Она кивнула и разразилась хохотом.
– Да. Безумие, правда?
– Эмма…
– Все началось с веера из павлиньих перьев. Огромного экстравагантного веера из павлиньих перьев. Он был жутко дорогим, жутко непрактичным, но жутко восхитительным и экзотичным, и я отчаянно хотела его. Я долго колебалась, несколько раз возвращалась в магазин, но никак не могла заставить себя купить этот веер. Он стоил две гинеи, Гарри. Две! Вы знаете, в каком я положении.
Он почти улыбнулся. Почти.
– Вы скряга.
– Я экономная.
– Как скажете.
– В любом случае в тот день, когда вы отказались печатать мою новую рукопись, у меня был день рождения, и…
– День рождения? Я не знал. Вы должны были сообщить мне.
– Я не рассчитывала, что вы запомните мой день рождения. Мне ли не знать, как вы относитесь к подобным вещам. К тому же хозяин не обязан интересоваться днем рождения секретаря. Ну ладно. Одним словом, я ужасно разозлилась на вас зато, что вы понятия не имели, кто такая миссис Бартлби, подумала, что вы никогда не читали моих трудов, и собралась уволиться, но на полпути к дому уже отговорила себя от опрометчивого шага. Я всегда так делала, отговаривала себя от желанных вещей из-за их непрактичности, или пустячности, или непристойности:
– Да, и если я не брежу, мы уже обсуждали сегодня эту тему.
Эмма упорно гнула свою линию.
– Я решила пойти и купить тот веер себе в подарок и направилась в лавку, но когда я пришла, другая покупательница уже расплачивалась за него. Она была совсем девчонкой, молоденькой, милой дебютанткой, и собиралась пойти с этим веером на бал. Я слишком долго ждала и упустила шанс купить его. И там, прямо в магазине, я вдруг увидела всю свою жизнь, жизнь, в которой я снова и снова делала точно такой же выбор – правильный, безопасный, разумный, добропорядочный. Ждала, пока мистер Паркер предложит мне руку и сердце, ждала, чтобы купить веер, ждала, когда вы опубликуете мои сочинения, хотя нутром чувствовала, что вы всегда будете отказывать мне.
Она сделала шаг к нему, еще один.
– Дело в том, что я всю жизнь медлила, никогда не шла за тем, что мне действительно хочется, пыталась довольствоваться малым. А жизнь тем временем бурлила вокруг меня, но я не была ее частью. Вот что заставило меня уволиться. – Она остановилась перед ним. – Понимаете, увидев, как та девушка идет к двери с моим веером, я подумала, что это правильно. В конце концов, сейчас весна ее жизни, а моя собственная юность прошла много лет тому назад. Прошла мимо меня. И я позволила этому случиться. Я позволила ей ускользнуть безвозвратно. Столько прекрасный вещей утекло у меня сквозь пальцы только потому, что я боялась. Я не хочу, чтобы и теперь случилось так же.
Она дотронулась до него, взяла его лицо в свои ладони.
– Я хочу получить то, что потеряла, Гарри. Я хочу весну.
Он выпрямился, взял ее за руки и отпустил.
– Давайте проясним ситуацию. Что вы пытаетесь мне сказать?
– Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью. Так до статочно ясно?
В глазах его не загорелось ни искорки счастья. Уголки губ опустились вниз.
– Вы знаете, что я никогда больше не женюсь.
– Я не просила вас жениться на мне.
– Это означает внебрачную связь. Вы уверены, что хотите именно этого?
Эмма сделала глубокий вдох и отбросила тридцать лет безупречной жизни.
– Да, Гарри, Именно этого я и хочу.
Глава 18
Многие зовут меня сумасшедшим. Временами я думаю, что они правы.
Гарри решил, что сошел с ума. Потому что Эмма Дав стояла в его гостиной и предлагала себя. Несколько часов назад это было такой же фантастикой, как летающие свиньи или победа либералов на выборах. Видимо, у него начались галлюцинации.
И все же он видел перед собой Эмму с распущенными, растрепавшимися волосами, в мокрой, прилипшей к телу одежде. И она только что предложила ему себя. Пусть это всего лишь горячечный бред, это не важно. Он собирается отвести ее наверх и раздеть до того, как очнется.
– Ну, тогда идем, – схватил он ее за руку. Он взял лампу, вывел Эмму из гостиной и пошел наверх, в свою спальню. Переступив порог, захлопнул дверь, поставил лампу на прикроватный столик, выдвинул ящик и достал красный бархатный конвертик. Чувствуя на себе взгляд Эммы, Гарри положил конвертик на подушку. Повернувшись к ней, увидел, что она с любопытством разглядывает красную вещицу.