И снова утро (сборник)
Шрифт:
— Напрасно потеряете время. Я знаю его как облупленного. Лучше сразу пристрелить его.
— Нет! Мы сначала попробуем добиться от него того, что нам нужно. — И, не обращая больше внимания на лейтенанта, унтер-офицер приказал часовому увести пленного.
Лейтенант презрительно пожал плечами, потом бросил Траяну Думбраве:
— Знаешь, они умеют пытать. Думаю, это не очень приятно. Неприятно также быть пристреленным в затылок. А тебя именно такая смерть и ожидает. Что ты с ним поделаешь! Такова уж прихоть этого унтер-офицера! Казни он совершает сам, своей собственной рукой, и всегда таким способом. Это доставляет ему особое удовольствие. Бедняга!.. Ему тоже скучно здесь, в этой пустыне. Не так ли?
Унтер-офицер хохотнул, как от удачной шутки.
— Да! — продолжал лейтенант. — У него еще есть привычка заблаговременно заставлять расстреливаемых самих вырыть себе могилу.
После этого он издевательски помахал Траяну в знак прощания.
Снаружи, на крыльце дома, их ожидали остальные. У них был грустный, озабоченный вид. Увидев Траяна Думбраву, они оживились. Но радость встречи была короткой, им тут же снова предстояло расстаться. Они обнялись, уверенные, что больше никогда не увидятся. Кондруц прослезился, остальные двое крепко выругались.
Потом часовой повел троих, чтобы отправить их в лагерь где-то в тылу фронта. Другой часовой повел Траяна Думбраву в обратную сторону. И он, и те трое все время оглядывались, пока не перестали видеть друг друга.
Танки с оскаленным черепом на броне по-прежнему угрожающе смотрели в небо. Во дворе дымилась полевая кухня. Дождь прекратился, и показался, как ворота в неведомое, клочок ясного голубого неба.
Часовой снова закрыл Думбраву в дощатом складе.
Где-то рядом раздалось несколько автоматных очередей. Траян Думбрава вздрогнул, будто очнулся ото сна. Он прильнул к щелке, но свет сквозь нее уже не проникал. Значит, на улице стемнело. Днем его не трогали, теперь наверняка начнут пытать. Перед глазами возникла фигура унтер-офицера, его мохнатые, почти белые брови. Траян представил, как он забавляется, расстреливая людей в затылок.
Фигура унтер-офицера быстро исчезла, уступив место фигуре лейтенанта Эрнста Сэвеску.
Думбрава и сейчас не мог без возмущения думать о предложении, которое тот ему сделал.
В конечном счете, какую цель преследовали немцы? Неужели они намереваются захватить какую-нибудь выгодную позицию? Или, может быть, отступление полка было бы частью более обширного плана, возможно, планируемого контрнаступления? Присутствие танков пресловутой дивизии «Мертвая голова» могло служить признаком этого. Все же контрнаступление было маловероятным без должной концентрации сил. Между тем было известно, что гитлеровцы сильно нуждаются в людских резервах. Эта нужда была столь острой, что большинство их контратак могло быть отбито только путем постановки завесы заградительного огня.
Но больше всего ему было непонятно, каким образом какая-то схема, пусть самая точнейшая, может заставить полк отступить без единого выстрела.
Все же лейтенант не был безумцем, его предложение не было просто глупым фарсом.
«В этом случае, — спрашивал самого себя Траян Думбрава, — какую роль играет Эрнст Сэвеску, если он знает тайные замыслы гитлеровцев?»
Предположение Траяна Думбравы, что лейтенант Сэвеску — важная персона в гитлеровском командовании, было ошибочным: на самом деле роль лейтенанта ограничивалась допросом румынских военнопленных. Гитлеровцы смотрели на него с известным недоверием, и если бы учитывались не столько услуги, оказанные им «великому рейху», сколько его происхождение, то Сэвеску давно бы очутился в каком-нибудь лагере для военнопленных.
Траяну Думбраве биография лейтенанта Сэвеску была почти неизвестна. Он только знал, что тот происходит из очень богатой семьи и что его отец был владельцем нескольких трикотажных фабрик. Траян Думбрава не знал, однако, что настоящее имя лейтенанта Эрнст Хенинг, а не Сэвеску. Его отец Куно Хенинг также был известным промышленником и хозяином крупной прядильной фабрики.
Через четыре года после рождения сына Эрнста Куно Хенинг, страдавший сердечным заболеванием, скоропостижно скончался, Еще через четыре года промышленник Петру Сэвеску женился на вдове и усыновил ребенка. Так Хенинг стал Эрнстом Сэвеску и, без сомнения, живя в среде своего приемного отца, воспринял бы натуру и образ мышления окружавших его людей, если бы его мать с самого раннего детства не старалась внушить сыну мысль, что он является немецким ребенком. В течение многих лет она не уставала постоянно напоминать ему одно и то же и требовать, чтобы он при любых обстоятельствах вел себя как настоящий немец.
Поэтому молодой Эрнст Хенинг, он же Эрнст Сэвеску, хотя и вырос в румынской среде, всегда считал себя сыном Германии, следуя наставлениям своей матери. Однако значение имел не сам по себе факт, что он считал себя немцем. В конечном счете и его мать и его покойный отец были потомками целого ряда предков, выходцев из Саксонии. Важно было то, что его мать еще до прихода к власти Гитлера и национал-социалистов воспитала его в духе превосходства германской расы и презрения к другим народам, смысл существования которых на земле состоял, по этой теории, лишь в том, чтобы служить благородной германской расе.
Воспитанный в таком духе, Эрнст с ранних лет начал презирать коллег по школе, преподавателей и постепенно, с годами, всех, кто не был, как он, сыном «великого рейха». Исключение он делал только для родственников со стороны своего отца и вообще для тех, в чьем кругу вращался. Это свое исключение он мотивировал тем, что богатство, именно благодаря большим возможностям, которые оно открывает, до некоторой степени сглаживает расовые различия.
Зато он давал полный выход своему презрению в казарме по отношению к солдатам, которых считал типичными представителями низшей расы. Он их бил, унижал самыми разнообразными способами, которые ему подсказывала дьявольская, неистощимая фантазия.
Презрение стало абсолютным после двух лет, проведенных в Германии Гитлера, куда молодой свежеиспеченный младший лейтенант Эрнст Сэвеску был направлен на стажировку. Потом, менее чем через год после его возвращения из Германии, началась война на Востоке.
Его энтузиазму тогда не было границ. И он был очень удивлен, когда обнаружил, что солдаты не разделяют этого его энтузиазма. Он не мог понять, как это они не понимают, что участие Румынии в войне на Востоке является для нее большой честью.