Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]
Шрифт:
Кроткое выраженіе его лица помогло мн опомниться и собраться съ мыслями. Не спуская глазъ съ гряды лотосовъ и все еще надясь, что красавица снова склонится надъ водой, чтобы утолить свою жажду, я сталъ описывать только что виднное мной. По мр того, какъ я говорилъ, мой странный наставникъ все больше и больше мнялся въ лиц; а я съ увлеченіемъ мальчика, никогда никого кром представительницъ своей собственной темнокожей расы не видавшаго, съ жаромъ описывалъ ему красавицу. Когда я замолчалъ, онъ упалъ на колни рядомъ со мной.
— Ты видлъ ее! — произнесъ онъ глубоко взволнованнымъ голосомъ. — Привтъ теб! Ты призванъ стать учителемъ среди насъ, опорой для народа: ты — духовидецъ!
Сначала, я только глядлъ на него и молчалъ,
Я всталъ и послдовалъ за нимъ. Мы пошли садомъ, въ немъ было такъ много привлекательнаго для меня, что я невольно замедлялъ шаги, идя за Себуа. Ахъ, что это были за яркіе цвты! Какое тутъ было богатство пурпуровыхъ и темно-малиновыхъ тоновъ! Какъ трудно было не останавливаться передъ каждымъ прекрасно-ликимъ цвткомъ, чтобы упиться его нжнымъ ароматомъ! А все-же, посл моего недавняго преклоненія передъ красотой лотоса, мн казалось, что вс остальные цвты — только блдныя отраженія этого недосягаемаго идеала совершенства и изящества.
Мы направились къ виднвшимся издали вратамъ храма; только то были другія, а не т, черезъ которыя я попалъ въ садъ. При нашемъ приближеніи, изъ нихъ вышло двое жрецовъ, одтыхъ въ такія же блыя одежды изъ чистаго льна, какія я видлъ на златобородомъ Агмахд. Оба были темнокожіе съ черными глазами и такими-же волосами; оба — какъ и онъ — отличались величавой осанкой и ровной, твердой походкой, которая длали ихъ похожими на какія-то непоколебимыя, глубоко-сидящія въ земл деревья; только, — на мой взглядъ, — имъ не доставало чего-то, чмъ Агмахдъ обладалъ въ совершенств, а именно: высшей степени спокойствія и увренности въ себ. Я скоро замтилъ, что они были моложе его, и въ этомъ-то, можетъ быть, и заключалась вся разница между ними. Мой темнолицый наставникъ отвелъ ихъ въ сторону и заговорилъ о чемъ-то съ большимъ воодушевленіемъ, хотя, вмст съ тмъ, и очень почтительно; жрецы слушали его съ выраженіемъ живйшаго интереса на смуглыхъ лицахъ и отъ времени до времени вскидывали на меня глазами; пока длилась ихъ бесда, я стоялъ въ пріятной тни глубокаго свода, сдланнаго надъ дверями.
Выслушавъ человка въ черной одежд, жрецы направились въ мою сторону, а онъ повернулся и зашагалъ прямо по трав, возвращаясь, повидимому, къ той тропинк, по которой мы пришли сюда.
Одтые въ блое жрецы шли къ моимъ дверямъ, разговаривая другъ съ другомъ тихимъ шопотомъ; дойдя до меня, они знакомъ пригласили меня слдовать за ними, что я и исполнилъ. Мы пошли по прохладнымъ переходамъ съ высокими потолками, — я — по своей всегдашней привычк — безпечно оглядывалъ все, что попадалось мн на глаза по пути, они — продолжая перешептываться и изрдка бросая на меня взгляды, смысла которыхъ я никакъ понять не могъ. Наконецъ, мы вышли изъ коридоровъ и очутились въ просторномъ поко, въ род видннаго мной раньше, въ которомъ пожилой жрецъ обучалъ своихъ переписчиковъ. Этотъ покой длился на дв части вышитой занавсью, пышными складками спускавшейся съ высокаго потолка на полъ, и я, какъ большой любитель красивыхъ вещей, тотчасъ обратилъ вниманіе на то, что касаясь пола, она, благодаря тяжести золотой вышивки, не ложилась мягкими линіями, а стояла, не сгибаясь, прямо. Одинъ изъ жрецовъ выступилъ впередъ и проговорилъ, слегка отстраняя рукой конецъ занавси: — Господинъ, можно-ли мн войти?“
Тутъ меня снова охватило оторопь: хотя во взглядахъ, которые они бросали на меня, не было ничего непріязненнаго, все-же я не могъ знать, что меня ожидало, и боязливо поглядывалъ на занавсь, спрашивая себя, кто за ней скрывается. Но мн не пришлось долго дрожать, опасаясь, самъ
— Подождите съ нимъ здсь, пока я схожу къ брату Каменбаку, — и тотчасъ удалился, оставивъ насъ однихъ въ каменномъ зал.
Мои опасенія вернулись ко мн съ утроенной силой. Подари меня гордый жрецъ хотя-бы однимъ ласковымъ взглядомъ, я бы не поддался имъ такъ легко, но теперь я снова былъ охваченъ смутнымъ страхомъ передъ чмъ-то страшнымъ и неизвстнымъ, что вотъ-вотъ могло случиться со мной. Кром того, я все еще чувствовалъ слабость посл моего недавняго обморока; и пока черноволосые жрецы продолжали прерванную бесду, я, дрожа отъ изнеможенія и страха, опустился на каменную скамью, шедшую вдоль стны.
Вроятно, это томительное ожиданіе привело-бы къ новой потер сознанія; но вскор вернулся Агмахдъ, котораго сопровождалъ другой, очень красивой наружности, жрецъ, и я опять пришелъ въ волненіе. У этого жреца тоже были русые волосы и свтлая кожа, хотя и т, и другія были нсколько темне, чмъ у Агмахда; онъ отличался той-же величаво-неподвижной осанкой, которая длала златобородаго жреца предметомъ такого глубокаго благоговнія для меня; но въ его боле темныхъ глазахъ свтилось благоволеніе, чего я еще ни у одного изъ жрецовъ не встрчалъ. При взгляд на него, я нсколько успокоился.
— Вотъ онъ, — промолвилъ Агмахдъ своимъ холоднымъ, музыкальнымъ голосомъ.
Я недоумвалъ и никакъ не могъ понять, почему такъ много говорили обо мн: вдь я былъ всего лишь новымъ послушникомъ, да при томъ уже переданнымъ своему наставнику.
— Братья! — воскликнулъ Каменбака: — Не облечь-ли его въ блую одежду ясновидящаго! Отведите его въ ванну, пусть его вымоютъ и натрутъ благовонными маслами, а затмъ мы съ братомъ Агмахдомъ наднемъ на него блое одяніе. Посл этого дадимъ ему одохнуть, пока сами доложимъ обо всемъ собранію высшихъ жрецовъ. Итакъ, приведите его обратно сюда посл ванны.
Молодые жрецы увели меня изъ зала. Я ужъ догадался, что они принадлежали къ низшему чину жреческаго сословія и, вглядываясь теперь въ нихъ пристальне, замтилъ, что на ихъ блой одежд не было той прекрасной золотой вышивки, которую я видлъ на одежд Агмахда и Каменбаки, а вмсто нея, по краямъ были черныя линіи и стежки такого-же цвта. Какъ пріятно было при моей усталости ссть въ ароматическую ванну, къ которой они привели меня! Она успокоила, даже убаюкала меня. Когда я вышелъ изъ нея, меня натерли нжнымъ благовоннымъ масломъ и завернули въ полотняную простыню, посл чего мн предложена была закуска, состоявшая изъ плодовъ и намазанныхъ масломъ сдобныхъ печеній, которую я запилъ какимъ-то очень душистымъ питьемъ, подкрпившимъ и возбудившимъ меня. Затмъ былъ обратно приведенъ въ покой, гд насъ ожидали старшіе жрецы.
Съ ними я засталъ другого, низшаго чина жреца, державшаго яркой близны одежду изъ тонкаго полотна. Агмахдъ и Каменбака приняли ее изъ его рукъ, мои спутники сняли облекавшую мое тло простыню; высшіе жрецы сами, вдвоемъ, надли на меня блое одяніе, посл чего положили мн на голову свои скрещенные руки, въ то время, какъ остальные опустились на колни, кто гд стоялъ.
Не понимая, что все это значило, я было снова заволновался; однако, ванна и да настолько благотворно подйствовали на меня, что когда старшіе жрецы, безъ дальнйшихъ церемоній, отослали меня съ тми двумя, къ которымъ я усплъ уже привыкнуть, я пріободрился и легкими шагами послдовалъ за ними. Они привели меня въ небольшую комнату, въ которой ничего не было, кром длинного, низкого ложа, покрытого полотняной простыней. Но я былъ радъ этому; я чувствовалъ, что глазамъ моимъ и мозгу необходимъ отдыхъ. Чего-чего я не пережилъ съ того момента, когда утромъ вступилъ въ храмъ! Сколько времени, казалось мн, прошло съ тхъ поръ, какъ я у вратъ его выпустилъ руку матери изъ своихъ!