Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Коллинз Мэйбл

— Не оглядывайся! — крикнулъ онъ: — иди со мной!

Я послдовалъ за нимъ; но у двери мн захотлось повернуть голову и оглянуться, что я и сдлалъ, хотя для этого мн пришлось употребить большое усиліе.

Не удивительно, что онъ запретилъ мн оборачиваться! Не удивительно, что онъ старался, какъ можно скоре выбраться со мной изъ комнаты! Оглянувшись, я мгновенно остановился, словно прикованный къ мсту волшебнымъ словомъ, не спуская глазъ съ того, что видлъ, противясь увлекавшей меня впередъ желзной рук: на лож лежалъ я, или, точне, моя физическая оболочка, въ безсознательномъ состояніи…

Тутъ только я понялъ, что мой поститель — не житель земли, и что я снова очутился въ мір тней. Но это чудо было тотчасъ поглощено другимъ

большимъ, которое придало мн достаточно силы, чтобы оказать сопротивленіе усиліямъ послушника увести меня изъ кельи: Царица Лилій стояла за моимъ ложемъ, слегка склонившись надъ нимъ, въ той очаровательной поз, въ которой я увидлъ ее въ первый разъ, когда она нагнулась надъ прудомъ, чтобы утолить жажду его водой. Она заговорила, голосъ ея дошелъ до меня, какъ брызги фонтана, какъ звукъ падающей каплями воды.

— Проснись, спящій, оборви этотъ сонъ и не оставайся подъ дйствіемъ этихъ злыхъ чаръ!

— Повелительница, я повинуюсь, — прошепталъ я про себя, и мн показалось, будто меня тотчасъ окуталъ туманъ. Несмотря на то, что я лишь смутно сознавалъ окружавшее меня, я все же зналъ, что, повинуясь желанію красавицы-царицы, стараюсь вернуться къ своему обычному состоянію, чего мн и удалось достигнуть, мало-по-малу. Наконецъ, я съ трудомъ поднялъ усталыя, отяжелвшія вки и увидалъ пустую, унылую келью. Послушникъ оставилъ ее — чему я былъ радъ — но, увы! и Царица Лотоса также покинула меня. Теперь комната, казалось, совершенно опустла; и сердце тоскливо заныло у меня въ груди, когда я обвелъ ее глазами.

Въ своей дтской душ я относился къ кроткой Цариц Цвтка, какъ къ прекрасной матери, и страстно желалъ ея присутствія здсь; но ея не было. Я отлично зналъ, что она не скрылась гд-нибудь въ комнат: мало того, что я могъ убдиться въ ея отсутствіи глазами, я чувствовалъ его душой. Я томно поднялся съ ложа — эта послдняя борьба до крайности истощила меня — и направился въ уголъ, гд былъ спрятанъ мой цвтокъ, чтобы взглянуть на него; я слегка отстранилъ занавсь. Увы! мое сокровище склонило уже свою милую головку! Я прыгнулъ впередъ, чтобы удостовриться въ томъ, что снабдилъ его водой. Да, стебель глубоко сидлъ въ его любимой стихіи, и все-же цвтокъ склонился, какъ мертвый, а стебель безжизненно перевсился черезъ край сосуда.

— Цвтокъ мой! — воскликнулъ я, опускаясь на колни рядомъ съ нимъ: — неужели ты погибъ? Неужели я совершенно одинокъ! Я вынулъ дряблое тльце лотоса изъ кружки и спряталъ его подъ свою одежду, за пазуху. Въ порыв безутшнаго горя я бросился на ложе и закрылъ глаза, стараясь окружить себя тьмой и отогнать отъ себя всякія виднія. Но какъ? Кто знаетъ средство закрыть видніямъ доступъ къ духовному оку, одаренному страшною способностью все видть и для котораго нтъ мрака? Во всякомъ случа, я тогда такого не зналъ.

Когда я пришелъ въ себя посл продолжительнаго безмолвнаго отдыха, ночь уже спустилась на землю. На неб сіялъ мсяцъ; черезъ высокое окно врывалась къ комнату серебряная полоса свта, въ которой я замтилъ вышитую золотомъ кайму блой жреческой одежды. Эта вьшіивка была мн знакома, я медленно поднялъ глаза, ожидая увидть Агмахда. Такъ и случилось, хотя онъ и стоялъ въ полутьм: осанку его нелегко было смшать съ осанкой другого, если-бы даже лицо его и оставалось въ тни. Я лежалъ неподвижно; однако, онъ, повидимому, сразу узналъ, что я проснулся, потому что проговорилъ:

Вставай!

Я вставалъ съ ложа и выпрямился во весь ростъ, устремивъ на него широко раскрытые глаза.

— Выпей то, что поставлено передъ тобой, — продолжалъ онъ.

Я взглянулъ на столъ и увидлъ стоявшую на немъ чашу съ какой-то красной влагой. Я жадно выпилъ напитокъ въ надежд, что онъ дастъ мн силы выдержать всякое испытаніе, которое могли принести съ собой молчаливые часы ночи.

— Идемъ! — сказалъ Агмахдъ, и я послдовалъ за нимъ, глядя полубезсознательно на окно и думая, что меня, можетъ быть, ожидаетъ свжій воздухъ, даже свобода… Вдругъ мн показалось,

что я внезапно ослпъ… Я быстрымъ движеніемъ поднесъ руку къ глазамъ: они были повязаны чмъ-то мягкимъ… Я замеръ, охваченный неудомніемъ и страхомъ. Вслдъ за этимъ, я почувствовалъ, какъ меня кто-то обхватилъ и осторожно повелъ впередъ; я вздрогнулъ при мысли, что то, вроятно, была рука Агмахда, которая поддерживала меня, но мн поневол приходилось терпть ея прикосновеніе, которому я не могъ противиться. Мы медленно подвигались впередъ; мн было ясно, что мы вышли изъ комнаты, прошли извстное пространство; но какъ далеко мы ушли отъ кельи, ни въ какомъ направленіи отъ нея мы шли, я не могъ никакъ отгадать, такъ меня сбила съ толка моя вынужденная слпота.

Наконецъ, мы остановились, и наступило полное молчаніе; обнимавшая меня рука опустилась, и я почувствовалъ, что съ моихъ глазъ снимаютъ повязку. Но и посл этого, окружавшій меня мракъ остался такъ густъ, что я поднесъ руку къ глазамъ, чтобы удостовриться въ томъ, что на нихъ больше не было повязки. Нтъ, на нихъ ничего не лежало, они были открыты, и все же передо мной стояла непроницаемая стна глубокаго, полнаго мрака. У меня болла голова; я плохо сознавалъ происходившее; казалось, пары выпитаго мной крпкаго напитка все перепутали въ моей голов. Я стоялъ неподвижно въ надежд, что такимъ образомъ скоре приду въ себя и тогда разберусь въ своемъ положеніи. Вдругъ я почувствовалъ, что около меня… совсмъ близко… стоялъ кто-то; я не отстранился; мн показалось, будто я зналъ, что этотъ нкто — прекрасенъ, дружелюбенъ, осненъ славой… Меня наполнило чувство неизъяснимой нжности; мн почудилось, будто я духовно прильнулъ къ этому невдомому нкто. Среди молчанія, у самаго моего уха, раздалась тихая, ласкающая рчь:

— Скажи Агмахду, что онъ преступаетъ законъ: заразъ можетъ только одинъ жрецъ вступать въ Святая Святыхъ, не больше.

Я тотчасъ призналъ подобный струящейся вод голосъ Царицы Лотоса и безпрекословно повиновался ему, хотя и не подозрвалъ ничего о присутствіи жреца.

— Только по одному разршается жрецамъ входить въ Святая Святыхъ, не иначе: законъ нарушенъ, ибо Агмахдъ — здсь, — сказалъ я:

— Прошу, чтобы мн было дано услышать это изъ устъ самой Царицы, торжественнымъ тономъ произнесъ Агмахдъ въ отвтъ.

— Скажи ему, — возразилъ голосъ, пронизывавшій мн душу и заставлявшій меня радостно трепетать всмъ тломъ; — что я не стала бы ждать твоего появленія въ храм, если-бы могла открыться ему самому.

Я повторилъ ея слова; отвта на нихъ не послдовало; но вслдъ за этимъ, послышалось движеніе, раздались шаги, и дверь тихо затворилась.

Мягкая рука тотчасъ коснулась меня, и въ это же время я замтилъ слабый свтъ у себя на груди; въ одно мгновеніе рука опустилась ко мн за пазуху и вынула спрятанный мной поблекшій лотосъ. Но я не сдлалъ ни малйшей попытки помшать этому: надо мной блеснулъ свтъ, привлекшій мое вниманіе, и, когда я поднялъ голову, чтобы взглянуть на него, я узналъ Царицу Лотоса. Я видлъ свою Царицу — какъ я ужъ сталъ называть про себя — лишь смутно, точно окутанную легкой дымкой, но все-же достаточно отчетливо, чтобы близкое присутствіе ея наполнило меня радостью. Она поднесла къ своей груди увядшій цвтокъ, который только что достала у меня изъ-за пазухи; и я съ изумленіемъ видлъ, какъ онъ сталъ вянуть все больше и больше, какъ очертанія его становились все мене ясны и какъ онъ, наконецъ, совсмъ пропалъ изъ вида… И, однако, я не жаллъ о немъ, такъ какъ по мр того, какъ онъ исчезалъ, сама Царица становилась все ясне, выступала все ярче среди окружавшаго насъ мрака, а когда его не стало видно, она предстала передо мною прекрасная, лучезарная, вся осіянная собственнымъ блескомъ. — Не страшись боле, — промалвила она: — они не могутъ повредить теб, ибо ты вступилъ въ сферу, гд дйствуетъ мой свтъ. Итакъ, не бойся ничего, хотя они и помстили тебя въ самую твердыню порока и обмана; наблюдай за всмъ и запомни все, чему свидтелями будутъ твои очи.