Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]
Шрифт:
— Отдыхай съ миромъ! — сказалъ одинъ изъ жрецовъ: — Высыпайся, потому что тебя разбудятъ съ наступленіемъ первыхъ прохладныхъ часовъ ночи.
И я остался одинъ.
Глава III.
Я прилегъ на это, оказавшееся довольно мягкимъ, ложе, съ удовольствіемъ расправилъ усталые члены; вскор, несмотря на странную обстановку, окружавшую меня, я погрузился въ глубокій сонъ. Здоровье и молодость съ ея доврчивостью помогли мн забыть новизну моего положенія, и я весь отдался временной роскоши полнаго отдыха. А давно-ли, войдя въ келью и разсматривая это ложе, я съ недоумніемъ спрашивал себя, куда двалось то душевное спокойствіе, которымъ я наслаждался въ то время, когда былъ простымъ, невжественнымъ мальчишкою, а не послушникомъ великаго храма.
Было совершенно темно, когда я проснулся, и однако я сразу и ясно почувствовалъ присутствіе въ комнат посторонняго
„Мама!“ закричалъ я: „что случилось? Зачмъ ты — здсь? Или ты — больна? Ужъ не разбжались-ли овцы?“
Отвта не послдовало. Между тмъ я пришелъ въ себя и сообразилъ, несмотря на окружавшій меня полный мракъ, что я — не дома, а въ какомъ-то незнакомомъ мн мст, что никого не знаю, кто-бы могъ стоять тутъ въ комнат и молча подстерегать меня; и сердце мое сильно забилось. Мн кажется, что въ общемъ я былъ мужественнымъ парнемъ, не подававшимся бабьимъ страхамъ, но вдругъ я упалъ навзничь на свое ложе и громко зарыдалъ.
„Принесите огня: онъ проснулся“, произнесъ чей-то спокойный голосъ. Послышались какіе-то звуки; до моихъ ноздрей донесся острый — пряный запахъ. Вслдъ за этимъ въ дверяхъ показалось двое молодыхъ послушниковъ съ серебрянными свтильниками въ рукахъ, и комната разомъ освтилась яркимъ свтомъ, при которомъ я увидлъ, что она была полна высшихъ жрецовъ, неподвижно стоявшихъ въ своихъ блыхъ одеждахъ. Я былъ такъ ошеломленъ этимъ зрлищемъ, что пересталъ плакать и забылъ тоску по дом. Не удивительно, что я изнемогалъ подъ тягостнымъ ощущеніемъ присутствія какого-то посторонняго лица въ комнат: меня окружала толпа людей, неподвижныхъ и безмолвныхъ, глаза которыхъ были опущены долу, а руки скрещены на груди. Я крпко прижался къ своей кровати, закрывъ лицо руками; толпа, огни, все производило на меня тяжелое впечатлніе, и, когда прошло первое чувство удивленія, я готовъ былъ снова залиться слезами, но на этотъ разъ уже отъ того, что мысли мои смшались, и я ничего не могъ понять. Благоуханіе становилось сильне и сильне, комната наполнялась дымомъ отъ горящихъ куреній, открывъ глаза я увидлъ двухъ молодыхъ жрецовъ, стоявшихъ по об стороны ложа и державшихъ вазы съ дымящимся иміамомъ. Комната, какъ я ужъ сказалъ, была полна жрецовъ; но вокругъ меня они сплотились тснымъ кольцомъ. Я съ благоговніемъ сталъ разглядывать лица ближайшихъ ко мн, среди которыхъ находились Агмахдъ и Каменбака. Вс эти люди отличались той странной неподвижностью лица и осанки, которая такъ сильно дйствовала на меня. Я обвелъ глазами всхъ присутствовавшихъ и, снова, дрожа всмъ тломъ, закрылъ лицо руками. Я испытывалъ такое чувство неволи, точно былъ окруженъ непроницаемой стной; и въ самомъ дл эти, стоявшіе вокругъ меня, жрецы образовали такую тюрьму, изъ которой мн трудне было вырваться, чмъ изъ каменныхъ стнъ. Наконецъ, Агмахдъ прервалъ молчаніе словами: „Вставай, дитя, и иди съ нами“.
Я повиновался; хотя сознаюсь, охотне согласился-бы остаться здсь, въ темной комнат, чмъ сопровождать эту странную, молчаливую толпу людей. Но всякій разъ, когда я встрчался съ холоднымъ, непроницаемымъ взглядомъ обращенныхъ ко мн голубыхъ глазъ Агмахда, мн ничего другого не оставалось длать какъ безпрекословно покоряться. Такъ было и теперь: я всталъ и пошелъ впередъ, не выходя изъ тснаго кольца окружавшихъ меня жрецовъ, которые шли спереди, сзади, съ боковъ; остальные подвигались въ полномъ порядк вн этого круга. Мы спускались по длинному коридору, пока не достигли большихъ входныхъ дверей храма, которыя оказались широко раскрытыми. Сквозь нихъ я мелькомъ взглянулъ на усянный звздами небесный сводъ и почувствовалъ себя бодре, точно увидлъ лицо стараго друга. Но это длилось лишь одно мгновеніе, пока мы стояли какъ разъ внутри большихъ дверей. Нсколько жрецовъ закрыли ихъ и заперли засовомъ, посл чего мы пошли по большому центральному коридору на который я обратилъ вниманіе, когда въ первый разъ еще проходилъ мимо. Теперь я замтилъ, что, хотя онъ былъ и просторенъ и очень красивъ, въ немъ совсмъ не было дверей, за исключеніемъ одной, подъ глубокой аркой, въ конц его и какъ разъ противъ большой храмовой аллеи.
„Куда ведетъ эта одинокая дверь?“ спросилъ я себя но безъ особеннаго интереса. Было принесено и поставлено по средин коридора низенькое сиднье, на которое жрецы мн велли ссть, лицомъ къ этой самой двери, что я и исполнилъ. Я молчалъ, хотя и былъ въ сильной тревог. Что за странность? Ради чего долженъ я сидть здсь окруженный высшими жрецами? Какое мн предстоитъ испытаніе? Но я положилъ быть мужественнымъ и не бояться. Разв я не былъ облеченъ въ полотняное, безупречной близны, одяніе? Положимъ оно — не вышито золотомъ, но зато и не отмчено черными линіями и стежками какъ платья жрецовъ, помоложе; да, оно —
Отъ сильнаго запаха куреній у меня начинало шумть въ голов; я — не привыкъ къ благовоніямъ, такъ щедро расточавшимся здсь въ храм.
Вдругъ, безъ единаго предварительно произнесеннаго слова или даннаго знака, вс огни были разомъ потушены, и я снова очутился во мрак, посреди странно безмолвной толпы жрецовъ. Я сдлалъ попытку собраться съ мыслями и понять, гд я. Я вспомнилъ, что главная масса присутствовавшихъ была позади меня, что жрецы впереди разступились, такъ что въ тотъ моментъ, когда были потушены огни, — хотя внутренній кругъ и продолжалъ отдлять меня отъ другихъ, — передо мной открылся весь коридоръ вплоть до двери подъ аркой.
Повторяю я былъ сильно встревоженъ и чувствовалъ себя крайне несчастнымъ. Свернувшись въ клубокъ на своемъ сидньиц, я ршился проявить храбрость, если того потребуютъ обстоятельства, а пока старался сидть смирно и такъ, чтобы меня не было замтно.
Безстрастныя лица высшихъ жрецовъ, стоявшихъ, какъ я зналъ, неподвижно вокругъ меня, пугали меня; гробовое молчаніе всхъ прочихъ, наполняло меня благоговйнымъ трепетомъ; временами на меня нападалъ такой страхъ, что я начиналъ соображать, удастся ли мн уйти, незамченнымъ жрецами, если встать и направиться прямо впередъ, внизъ по коридору. Но я не смлъ приступить къ осуществленію этого плана; кром того, одуряющій запахъ куреній въ связи съ дйствіемъ вчерашняго душистаго питья и предшествовавшаго сна, вызывалъ во мн непривычное чувство оцпененія; я сидлъ съ полузакрытыми глазами и чувствовалъ, что вотъ-вотъ засну… Въ это самое время мое любопытство было внезапно пробуждено: въ противоположномъ конц коридора по краямъ заинтересовавшей меня двери показалась узкая полоса свта. Я широко раскрылъ глаза, чтобы лучше видть, и скоро замтилъ, что дверь медленно очень медленно открывается… Наконецъ, она остановилась, открывшись на половину, и изъ помщенія, куда она вела, сталъ изливаться какой-то тусклый, словно чмъ-то закрытый свтъ. Но на нашемъ конц коридора тьма осталась нетронутой, полной; везд не было видно признаковъ жизни, не было слышно никакихъ звуковъ, кром тихаго, сдержаннаго дыханія окружавшихъ меня жрецовъ. Черезъ нсколько минутъ мн пришлось закрыть глаза: я такъ напряженно всматривался въ окружавшій меня мракъ, что они утомились; а когда открылъ снова, то увидлъ, что какъ разъ передъ дверью стояла какая-то фигура.
Общіе контуры были ясно видны, хотя лицо и формы выдлялись смутно, благодаря тому, что свтъ падалъ на нее сзади. Какъ это ни было безрасудно, но меня сразу охватилъ какой-то ужасъ, отъ котораго я весь скорчился, и мн пришлось сдлать невроятное чисто физическое усиліе надъ собой, чтобы не испустить громкаго вопля. И это невыносимое чувство страха стала рости съ каждой минутой, какъ только мн стало ясно, что фигура эта медленно направлялась ко мн какимъ-то скользящимъ движеніемъ, въ которомъ не было ничего земного. По мр того, какъ она приближалась, я могъ разглядть, что родъ темного одянья, въ которое она была облечена, почти совершенно закрывало ей тло и голову; но вс эти детали я видлъ смутно, такъ какъ свтъ, выходившій изъ-за дверей, былъ очень слабъ. Тоска и ужасъ, стснявшіе мн грудь, вдругъ удвоились: приблизившись ко мн, скользившая по воздуху фигура зажгла свтильникъ, который она держала; складки ея одежды тускло освтились, но все остальное продолжала оставаться невидимымъ… Громаднымъ усиліемъ воли мн удалось оторвать очарованный взглядъ отъ таинственнаго виднія, и я повернулъ голову въ надежд увидть стоявшихъ рядомъ со мной жрецовъ; но никого нельзя было разглядть: кругомъ стоялъ густой, непроницаемый мракъ. Это разршило опутавшія меня страшныя чары: я испустилъ крикъ, крикъ тоски и ужаса, и спряталъ лицо руками.
До моего слуха донесся голосъ Агмахда: „Не бойся, дитя мое“, произнесъ онъ своимъ мелодичнымъ, невозмутимымъ голосомъ.
Я сдлалъ усиліе, чтобы овладть собой, ободренный звукомъ его голоса, въ которомъ было, по крайней мр, нчто не столь чуждое и страшное, какъ въ закутанной фигур стоявшей передо мной. Она была здсь не очень близко, но все-же достаточно близко чтобы наполнить душу мою какимъ-то неземнымъ ужасомъ.
„Говори, дитя“, снова раздался голосъ Агмахда: „и скажи намъ, что тебя такъ взволновало“.
Я не смлъ не повиноваться, хотя языкъ мой прилипъ къ нёбу, но чувство изумленія превозмогло чувство страха, и я заговорилъ легче, чмъ-бы могъ, не будь его.
„Какъ!“ воскликнулъ я: „Разв ты не видишь свта исходящаго изъ-за той двери? Разв теб не видно закрытой фигуры? Отгони ее! Она меня пугаетъ!“
Казалось, тихій сдержанный шепотъ пробжалъ сразу по рядамъ толпы: было очевидно, что мои слова произвели потрясающее впечатлніе на всхъ. Затмъ, снова прозвучалъ ровный голосъ Агмахда: „Привтъ нашей Цариц! Мы преклоняемъ передъ ней колни!“