Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Коллинз Мэйбл

— Это ложе — для насъ съ тобою — промолвила двочка и повела меня къ нему. Никто, кром насъ обоихъ, не сдлалъ ни одного движенія, не произнесъ ни единаго слова, Я повиновался ей и мы подошли къ ложу; на немъ лежалъ золотой мячъ, тотъ самый, которымъ мы играли въ саду. Мн вдругъ захотлось узнать, наблюдаетъ-ли за нами Агмахдъ, и я оглянулся на него: онъ стоялъ у двери, ведущей въ Святая Святыхъ, устремивъ на меня глаза. Каменбака былъ ближе къ намъ и смотрлъ на закрытую дверь святилища; губы его шевелились, какъ будто онъ тихо произносилъ какія-то слова. Очевидно, никто не сердился на насъ, и я взглянулъ на двочку; она схватила мячъ и подбжала съ нимъ къ одному концу ложа; я не могъ устоять противъ ея веселости и, смясь, прыгнулъ къ другому концу. Она подбросила мячъ, я его подхватилъ; но прежде чмъ я бросилъ его назадъ, коридоръ въ одно мгновеніе

погрузился въ глубокій мракъ. Отъ внезапно охватившаго меня страха у меня духъ занялся; но сейчасъ-же, вслдъ за этимъ, я убдился въ томъ, что могу видть двочку. Она смялась, и я бросилъ въ нее мячикомъ, который она со смхомъ поймала. Вглядываясь въ окружавшую меня непроницаемую тьму, я вспомнилъ объ ужасномъ видніи, которое явилось мн здсь въ такомъ-же мрак, и не будь здсь двочки, я бы закричалъ отъ ужаса. Подойдя ко мн, она положила свою руку въ мою.

— Разв ты боишься? — спросила она. — А я такъ не боюсь. Да и теб нечего страшиться: вдь жрецы теб поклоняются; не захотятъ-же они причинить теб вреда.

Она еще говорила, когда раздалась чудная музыка; звуки ея были такъ забористо веселы, что сердце мое радостно и быстро забилось, а ноги сами подо мною заходили. Черезъ минуту я замтилъ, что по краямъ двери капища показался свтъ, а вслдъ за этимъ она пріотворилась. Неужели сейчасъ выйдетъ изъ нея тотъ страшный образъ? При этой мысли я весь затрясся, но не лишился окончательно мужества, какъ въ первый разъ: присутствіе двочки и веселая музыка разогнали ужасъ одиночества. Все еще держа мою руку въ своей, двочка выпрямилась, и направилась къ двери святилища; я не хотлъ идти туда, но не могъ, при всемъ желаніи, сопротивляться увлекавшей меня сил. Мы переступили черезъ порогъ капища; музыка внезапно оборвалась, и снова наступило гробовое молчаніе. Въ святилищ мерцалъ слабый свтъ, исходившій, повидимому, изъ противоположнаго конца его, куда двочка и повела меня. Здсь была небольшая внутренняя келья, или углубленіе, высченное, какъ я видлъ, въ стн; здсь было достаточно свтло, чтобы разглядть это. На низкой каменной скамь сидла женщина, опустивши голову надъ большой раскрытой книгой, лежавшей у нея на колняхъ. Въ одно мгновеніе мои глаза словно приковало къ ней, и я ужъ не былъ въ силахъ оторвать ихъ отъ нея. Я узналъ ее, и сердце дрогнуло въ моей груди при мысли, что она подниметъ голову, и я увижу ея лицо.

Вдругъ я понялъ, что моя товарка пропала; я не могъ оглянуться, такъ какъ глаза мои были во власти какой-то высшей силы, но я чувствовалъ, что не было отвта на пожатіе моей руки, и зналъ, что двочка ушла. Я стоялъ неподвижно, подобно высченнымъ изваяніямъ въ алле храма, стоялъ и ждалъ…

Наконецъ, она подняла голову и взглянула на меня. Кровь въ моихъ жилахъ забурлила и застыла; мн почудилось, что я замерзаю подъ этимъ острымъ, какъ сталь, взглядомъ; но я не былъ въ состояніи сопротивляться ему, не могъ оторваться отъ страшнаго виднія, ни хотя-бы даже закрыть глазъ…

— Ты пришелъ ко мн учиться? Хорошо, я буду учить тебя — произнесла она тихимъ, мягкимъ голосомъ, звенвшимъ, какъ мелодичные звуки музыкальнаго инструмента. — Ты любишь цвты и красивыя вещи, и живи ты для одной лишь красоты, ты сталъ-бы великимъ артистомъ. Но ты долженъ быть выше этого! — Она протянула мн руку; я поднялъ свою и, противъ воли, далъ ее ей; она едва дотронулась до нея, но при этомъ прикосновеніи въ рук моей очутились розы, благоуханіе которыхъ распространилось по всему святилищу. Она разсмялась мелодичнымъ смхомъ: вроятно, лицо мое ей понравилось.

— Ну, а теперь, подойди ко мн ближе: — вдь, ты больше не боишься меня.

Не отрывая глазъ съ розъ, я подошелъ къ ней; цвты поглотили все мое вниманіе, а она не была мн страшна, пока мн не видно было ея лица.

Она обняла меня рукой и привлекла къ себ. Тутъ я вдругъ сбратилъ вниманіе на темное одяніе, которое она носила; оно не было сдлано изъ полотна, не изъ сукна; я замтилъ, что оно было… живое. Оно состояло изъ переплетавшихся между собою и висвшихъ вокругъ ея тла змй, которыя издали произвели на меня впечатлніе мягкихъ складокъ изящно задрапированной одежды. При этомъ вид ужасъ овладлъ мною: я сдлалъ усиліе, чтобы убжать отъ нея, и не могъ; хотлъ крикнуть и не издалъ ни малйшаго звука… Она снова засмялась; на этотъ разъ смхъ ея звучалъ рзко. Я продолжалъ смотрть на нее; но все уже измнилось: платье опять стало темнымъ, но ужъ не было живымъ. Я стоялъ въ изумленіи, затаивъ дыханіе и похолодвъ отъ страха. Она подняла руку — другая

все еще лежала на мн — и поднесла ее къ моему лбу: я сразу почувствовалъ себя умиротвореннымъ и счастливымъ, — страха, какъ не бывало! Глаза мои закрылись, но я продолжалъ все видть; я былъ въ полномъ сознаніи, но мн не хотлось шевелить ни однимъ суставомъ… Она встала съ мста, взяла меня на руки и посадила на то самое каменное сиднье, которое сама занимала передъ тмъ. Голова моя откинулась назадъ и коснулась каменной стны, поднимавшейся позади меня; я сидлъ тихо, молча, но при этомъ все видлъ. Она выпрямилась во весь ростъ и вытянула руки высоко надъ своей головой. Тутъ я вторично увидлъ змй, которыя казались полны силъ и жизни; при этомъ я замтилъ, что он не только служили ей одеждой, но еще окружали ея голову, только я не могъ-бы тогда сказать, составляли-ли он ея волосы, или-же были въ нихъ. Вытянувши руки надъ головой, она ударила въ ладоши; ужасныя животныя сплелись и повисли у нея на рукахъ. Но я не испугался: казалось, страхъ меня навсегда оставилъ.

Вдругъ я ясно почувствовалъ присутствіе посторонняго лица въ святилищ, и, дйствительно, у входа во внутреннюю пещеру стоялъ Агмахдъ. Я съ удивленіемъ посмотрлъ на него: его лицо было такъ-же невозмутимо, какъ если-бы онъ былъ слпой. Вдругъ, мн стало ясно, что это на самомъ дл такъ; я понялъ, что онъ ничего не видлъ: ни виднія, ни этого свта, ни меня самого…

Она не то повернулась ко мн, не то наклонилась надо мной… Я могъ видть ея лицо и глаза, прямо смотрвшіе на мои. Никакого движенія, кром этого, она не сдлала. Острый взглядъ ея стальныхъ глазъ не внушалъ мн больше страха, а только держалъ меня, какъ въ тискахъ. Въ то время, какъ я глядлъ на нее, я замтилъ, что зми преобразились и пропали, обратившись въ длинныя, извилистыя складки гибкаго одянія блестящаго цвта, головы ихъ со страшными глазами превратились въ группы розъ, напоминавшія звзды; и роскошный, сильный ароматъ розъ, наполнилъ Святая Святыхъ.

На устахъ Агмахда появилась улыбка.

— Царица моя — здсь, — промолвилъ онъ.

— Твоя царица — здсь — отозвался я безсознательно и только тогда сообразилъ, что говорю, когда услыхалъ собственный голосъ. Она ждетъ, чтобы ты ей сказалъ, чего желаешь.

— Опиши мн ея одежду.

— Она сверкаетъ и переливается, а на плечахъ у Царицы — розы.

— Мн не надо наслажденій: душа моя пресыщена ими. Я прошу власти.

До сихъ поръ устремленные на меня глаза женщины подсказывали мн слова; теперь я услыхалъ ея голосъ.

— Въ храм? — спросила она.

И снова я повторилъ за ней ея вопросъ, не сознавая этого, пока не уловилъ звука своего голоса.

— Нтъ, — надменно отвтилъ Агмахдъ. — Я хочу выйти изъ этихъ стнъ, чтобы общаться съ людьми, и вн его и надъ ними творить свою волю. Я прошу, чтобы мн была дана возможность добиться этого. Такое общаніе было мн дано, но осталось до сихъ поръ не исполненнымъ.

— А это потому, что у тебя все не хватало мужества и силы добиться его осуществленія.

— Теперь, ни въ томъ, ни въ другомъ у меня больше нтъ недостатка, — возразилъ жрецъ, и въ первый разъ за все время моего съ нимъ знакомства я отмтилъ на его лиц выраженіе страсти.

— Такъ произнеси-же роковыя слова, — приказала она.

Онъ измнился въ лиц; въ теченіе нсколькихъ короткихъ мгновеній онъ стоялъ тихо, неподвижно; затмъ лицо его окаменло, отъ него повяло холодомъ, какъ отъ бездушнаго истукана; наконецъ, онъ произнесъ медленно, рзко отчеканивая слова, которыя, казалось, застывали неподвижно въ воздух.

— Я отрекаюсь и отказываюсь отъ того, что длаетъ меня человкомъ.

— Хорошо! — Но прибавила она: — ты не сможешь ничего достигнуть, пока будешь одинъ; ты долженъ, поэтому, привести ко мн другихъ, подобныхъ теб: безстрашныхъ и готовыхъ все познать. У меня должно быть двнадцать преданныхъ слугъ, связанныхъ клятвой. Доставь ихъ мн, и твое желаніе исполнится.

— А они будутъ равны мн — спросилъ Агмахдъ.

— По сил желанія и по мужеству вы вс должны быть равны, но не по степени власти, такъ какъ у всхъ будутъ разныя желанія, ибо только тогда служеніе ихъ можетъ быть мн угодно.

Наступила пауза; затмъ жрецъ сказалъ:

— Повинуюсь Цариц. Но въ этомъ трудномъ дл мн должна быть оказана помощь. Чмъ мн ихъ соблазнять?

При этихъ словахъ она вытянула руки, поперемнно то сжимая, то расжимая ладони такимъ-то страннымъ, непонятнымъ для меня движеніемъ, глаза ея при этомъ сверкали, какъ раскаленные угли; затмъ, они потускнли и взглядъ ихъ сталъ попрежнему холоденъ.