Иерусалим
Шрифт:
Из дома вышел Стефан — стремительно, словно спасаясь бегством. На нём был длинный белый бурнус, отделанный лентами алого шёлка; плавная походка чем-то напоминала львиную. Именно своей почти животной грацией он и привлёк с самого начала внимание Али, и сейчас сарацин впился в него взглядом, мгновенно ощутив возбуждение. Стефан шёл по террасе, направляясь прямиком к нему; на ходу он поднял голову, глаза их встретились, и тамплиер улыбнулся. Али двинулся к нему, протянув руки.
— Уйдём отсюда, — сказал Стефан.
— Конечно. Хочешь осмотреть дворец?
— Тебе не следовало
Али рассмеялся. Бок о бок они пошли прочь от дома по дорожке, выложенной белыми камнями, которая вела к воротам в стене. Али держал Стефана за руку.
— Ты слишком благороден для этого ремесла, милый. Я знаю, что ты не шпион. Но не хочешь ли ты узнать, кто я такой?
— Нет, — ответил Стефан и отвёл взгляд.
Али не понял, почему рыцарь так ведёт себя, однако вновь рассмеялся.
— Ну что ж, тогда я тебе ничего не скажу. И всё же я настаиваю на том, чтобы показать тебе одно из прекраснейших мест на земле.
Когда Стефан увидит дворец, не будет нужды говорить ему, кто такой Али, — он догадается сам.
Они шли по заросшему травой пологому склону, который был усеян полураспустившимися розовыми кустами. Стефан жадно озирался по сторонам, глаза его раскрывались всё шире. Али крепко держал его за руку, словно вёл на поводке. Ему хотелось поговорить, но он видел, что Стефан не расположен к разговорам — и одно это уже о многом говорило Али.
Когда Стефан увидит весь дворец, когда узнает, кто такой Али, — он уже будет наполовину побеждён.
Они подходили к стене, подымавшейся из путаницы виноградных лоз; череда кипарисов закрывала её в том месте, где в высокой траве была проложена тропка. Али провёл Стефана по траве за кипарисы — там в дворцовой стене была небольшая дверца, и её никто не охранял. Пока Али возился с засовом, Стефан обернулся и поглядел за зелёную ограду кипарисов.
— В чём дело? — спросил Али.
— Мне показалось, что за нами кто-то крадётся, — ответил Стефан.
Али хмыкнул, забавляясь:
— Чего ты опасаешься? Это мой дом. Здесь я хожу, где хочу, и ты тоже можешь ходить, где хочешь, — покуда ты со мной.
Он распахнул дверцу и пропустил Стефана вперёд себя.
Они очутились у подножия ещё одного длинного пологого холма; на вершине его стояло большое здание — стрельчатые окна верхнего этажа, нижний этаж окаймлён галереей, крыша выложена красной черепицей, арочный вход. По склонам холма террасами тянулись сады.
— Здесь огороды, — сказал Али, — во всяком случае, будут, когда их засадят; а там, наверху, — мастерские, кухни и кладовые. — Он поглядел на Стефана, полагая, что тот впечатлён, — но Стефан снова оглянулся на приоткрытую дверцу в стене.
— Где Раннульф? — спросил он.
Али раздражённо нахмурился:
— Уверяю тебя, с твоим командиром поступят так, как он этого заслуживает. — К этому времени хамоватый тамплиер должен бы уже перебраться через стену и оказаться в руках людей Тураншаха, которые полной мерой воздадут ему за наглость. — Идём, Стефан, насладимся этой красотой вместе. Забудь ненадолго о своём спутнике.
Он крепко взял Стефана за руку, и тот с охотой последовал за
Раннульф проскользнул в приоткрытую дворцу и остановился у подножия пологого холма, исчерченного аккуратными широкими грядками, — овощи, высаженные на них, сейчас буйно заросли сорняками. Звёздочки коровяка щедро усыпали землю между тощими — сплошная кочерыжка — кочанами капусты, цветущая морковь подымалась Раннульфу до пояса. Он переходил от грядки к грядке, гадая, откуда же берётся провизия для огромного дворца — уж верно, не с этих огородов.
Он долго выжидал, прежде чем войти в потайную дверцу, — чтобы Али и Стефан ушли как можно дальше. Теперь здесь было совершенно безлюдно. Идя по дорожке, Раннульф обнаружил валявшуюся на земле старую мотыгу и забрал её с собой, чтобы больше походить на работника. Чуть дальше он подобрал фонарь и грабли. Он так и не увидел ни единой живой души, покуда не поднялся на огородный холм и не вышел на террасу, окаймлённую густыми зелёными изгородями. В дальнем конце террасы подымалось двухэтажное здание с окнами изящной формы — как петля, которую образуют ладони, сомкнувшись кончиками пальцев. В тени портика стояли два стражника-курда с копьями наперевес.
Между ними и Раннульфом, на краю террасы, роилась людская толпа — худощавые, загорелые до черноты мужчины в одних набедренных повязках и женщины, закутанные до самых глаз, которые грациозно несли на голове огромные кипы белоснежного белья. Вдоль всей террасы кипели громадные котлы, и женщины стирали и отжимали бельё, развешивая его для сушки на изгородях. Мужчины собрались в спасительной тени и занимались исключительно болтовнёй.
Это-то и было нужно Раннульфу. Прихватив с собой инструменты, приниженно склонив голову, он подошёл к ним и сел на краю террасы, где подымалась каменная стена. Мужчины ели из общей миски чечевицу с луком, и один из них похвалялся, как доставил груз фруктов из самого Джезиреха.
— Я знал, что получу отменную цену, и не промахнулся, но напугался всё-таки здорово. Во имя Аллаха, сколько живу, не видел, чтобы в Дамаске было так безлюдно.
— Жаль, тебя не было здесь, когда привезли франков! Нам всем пришлось выйти на улицу, вопить и размахивать руками — изображать, что в городе полно народу. Мы получили по монете каждый, да ещё сорвали глотки.
— А что, на Тигре тоже поветрие? — спросил кто-то.
— Только не в моей деревне, возблагодарим Аллаха. Куда подевались все горожане? Быть того не может, чтобы все умерли.
Ему отозвались сразу несколько причитающих голосов. Раннульф украдкой протиснулся в круг беседующих, принюхиваясь к запаху чечевицы. Никто не обратил на него внимания. Эти люди привыкли к чужакам, которые приезжают из деревни, чтобы наживаться на снабжении дворца, да к тому же чёрные волосы и глаза Раннульфа были ему немалым прикрытием. Он старался не упускать из виду стражников-курдов, стоявших в портике.
— Что верно, то верно, — сказал человек, сидевший прямо напротив Раннульфа. — Сам султан тотчас унесёт ноги из Дамаска, едва разберётся с франками. Будь они прокляты! Поветрие — наказание нам за то, что мы не сбросили их в море.