Игра как феномен культуры
Шрифт:
А, например, которая покрупнее да похудее – та, считается, богу душу отдает…
– То есть как это считается? У кого это считается?
– У нас и считается, у мастеров. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается. что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал»…
– Ну, а когда ты помрешь, как про тебя астера скажут?
– Я – человек маленький. Скажут: «гигнулся Безенчук». А больше ничего не скажут.
И строго добавил:
– Мне дуба дать или сыграть в ящик – невозможно: у меня комплекция мелкая…».
Иными средствами создается игровое пространство в романе сатирика Воннегута, который как бы приглашает
Абсурдный характер приобретает раскрытие темы чрезмерной автомобилизации и роботизации в США (люди превратились в автомобили на колесах; Двейну Гуверу, потерявшему рассудок, кажется, что его окружают автоматы-роботы), необычайного загрязнения рек и озер (после погружения в Сахарную речку ноги Килгора Траута покрылись пластиковой пленкой). Ощущение абсурдности повсеместного распространения объявлений «Вход запрещается» возникает в рассказе Килгора Траута о Гавайских островах, на которых местным жителям шагу нельзя ступить, чтобы не напороться на участки земли – частную собственность сорока землевладельцев. Автор пишет: «Тут федеральное правительство выступило с экстренной программой помощи. Оно выдало всем безземельным мужчинам, женщинам и детям огромные воздушные шары, наполненные гелием… При помощи этих шаров жители Гавайских островов могли по-прежнему жить у себя, не тычась ногами в чужие участки земли».
Игра в бессмыслицу, нелепость завершилась во второй половине XX века формированием так называемого «театра абсурда» сначала во Франции (Эжен Ионеско, 1912 – 1994; Сэмюел Беккет, 1906 – 1989), а затем в Англии (Норман Симпсон, 1919 – ?; Гарольд Пинтер, 1930 – 1996). В самом построении пьес Ионеско («Лысая певица», 1950; «Урок», 1951; «Стулья», 1952; «Амадей, или Как нам от него избавиться», 1954 и др.) и Беккета («В ожидании Годо», 1953; «Конец игры», 1957; «Действие без слов», 1957 и др.) подчеркивается бессмысленность, абсурдность и хаотичность мира, трагическая обреченность человека. В них отсутствует действие, последовательно развивающийся сюжет; разговоры персонажей, не имеющие отношения ни к собеседнику, ни к тому, что происходит на сцене, бессвязны и лишены всякого смысла.
Бессюжетные пьесы Пинтера («Комната», «Немой официант», «День рождения», 1957; «Легкая боль», «Сторож», 1959 и др.) сравнивались английскими критиками с аквариумом, в котором разные рыбы, лишенные возможности общения, плавают в отдельных банках. В них господствует бессмыслица и разноголосица, усиливающие атмосферу беспросветной тоски, одиночества и разобщенности персонажей. Герои не понимают друг друга, их отрывочные слова и фразы произносятся как бы в полусне, сопровождаясь многозначительными паузами, недомолвками, непонятными для собеседника ассоциациями, безответными репликами. Трагический подтекст этих пьес усиливается мотивом смерти как доказательства бессмысленности бытия.
В отличие от Пинтера Симпсон («Оглушительное бренчанье», «Дыра», 1957; «Однобокий маятник», 1959 и др.) обыгрывает не мотив смерти, а мотив алогизма действительности. Как в карнавале, драматург выворачивает наизнанку все, что является нормой в жизни рядовых англичан. Главных действующих лиц пьесы «Оглушительное бренчание» он наделяет говорящей фамилией – Парадоксы (the Paradocks), включает их в абсурдные ситуации, в стремительном темпе сменяющие одна другую. К примеру, супружеская чета хочет обменять купленного слона, слишком громадного для их квартиры, на змею, рассуждая: «… ничего, что она короткая, ее можно растянуть, но стоит ли утруждаться?» Обыгрывая абсурд, Симпсон пародирует вечернее богослужение, которое Парадоксы слушают по радио, искусно имитируя стиль церковной проповеди: «… Будем плакать с теми, кого мы подвергаем воздействию слезоточивых газов. Откинем голову и будем хохотать до упаду над жизнью, которая не более чем иллюзия, вызванная недостатком мескалина. Будем смеяться над здравыми, потому что
Особое место в исследовании игровой деятельности как средства, обеспечивающего изменение и развитие человека, занимает роман немецкого писателя Германа Гессе (1877 – 1962) «Игра в бисер. Опыт жизнеописания магистра игры Иозефа Кнехта с приложением оставшихся от него сочинений» (начат в 1931 г., опубликован в Швейцарии в 1943 г.). Созданное в тридцатые годы XX века это произведение оказалось созвучным умонастроениям и художественным поискам деятелей культуры второй половины столетия, соотносивших игру с бытием. Действие романа происходит в далеком будущем в стране Касталия, где возникает таинственная игра в бисер. Сначала она поражала своей простотой, но, развиваясь, постепенно превратилась в сложную структуру, основанную на языке знаков, прежде всего музыки и математики. В конечном итоге игра в бисер, олицетворявшая дисциплину ума, трансформировалась не только в изощренное соотношение структур и формул, извлеченных из разных наук и искусств, но и в средство постижения общего знаменателя и общего языка культуры: это игра со всем ее содержанием и ценностями. Цель каждого участника игры – сохранять накопленные человечеством интеллектуальные богатства и соблюдать нравственную чистоту. По наблюдению В.Ф. Устиненко, Герман Гессе опередил свое время прогнозированием внутренней «лаборатории» личности, где расшифровываются, «проигрываются» для себя (в сознании) «поведенческие коды и совершается выбор, обретение себя, своей позиции, отношения к людям, миру в целом».
Подобный выбор стоял перед героями писателей-экзистенциалистов второй половины XX века, отразивших движение к новому типу повествования, к новому типу человека в культуре и поднявших «житейскую игровую ситуацию до альтернативы бытия» (В.Ф. Устиненко). Экзистенциалисты абсолютизировали один из ведущих принципов игровой деятельности – свободу проявления творческих возможностей, заложенных в человеке. В их понимании это лишь – свобода «Единственного» (термин Хейдеггера), бессильного в своем одиночестве, «заброшенного» в жестокий и абсурдный мир, в котором он ничего не может понять, а тем более изменить. Вывод, к которому приходят экзистенциалисты, – это индивидуальная независимость, доведенная до предела: «Человек обречен быть свободным» (Ж.П. Сартр) как личность, чтобы не стать таким, «как все».
Концентрируя внимание на «свободном выборе» и провозглашая пафос действия, французский писатель Жан-Поль Сартр (1905 —) в трехтомном романе «Дороги свободы» (1945 – 5949) и в трагедии «Мертвые без погребения» (1946) обращается к коллизиям на пороге жизни и смерти, когда человек проявляется наиболее реально: он должен сделать моральный выбор, то есть выбрать поступок, и в этом поступке выбрать себя, свой вариант поведения.
В повести Альбера Камю (1913 – 1960) «Посторонний» (1941) вопрос жизни и смерти решается на судебном заседании, которое похоже на хорошо отрепетированный спектакль. Каждый из персонажей играет свою роль: трое судей в черных и красной мантиях и четырехугольных шапочках, прокурор, простирающий руки к публике, адвокат, воздевающий руки к небу, и преступник Мерсо, мелкий служащий из предместья Алжира, убивший араба. Мерсо не просит помилования у судей, оставаясь внутренне свободным в мире хаоса и абсурда, но его «абсолютная свобода» ведет к попранию общественных обязанностей и человеческих связей. Мотив «свободного выбора» становится ведущим в романе «Чума» (1946), воспроизводящем события 194… в Оране. Свирепствовавшая в городе эпидемия чумы имеет символический смысл: это и фашизм, и стихийное бедствие, и проявление всеобщего Зла. Все персонажи романа (доктор Риэ, мелкий чиновник Гран, журналист Рамбер, священник Панлю) пришли к борьбе, к сопротивлению чуме, сделав выбор совершенно самостоятельно, свободно. Каждому из них «стыдно быть счастливым одному» в зачумленном мире.
Экзистенциализм подготовил дальнейшее движение интеллектуального искусства, которое к 1970-м годам сменилось постмодернизмом, основанным на принципе господствующего интеллекта, плюрализма стилей, эстетик, программ, создания новой игровой вселенной, способной раскрыть не только творческие возможности художника, но и того, кто приобщается к художественной культуре. С точки зрения представителей этого направления, игра – это своеобразное хранилище духовного в человеке, это ввод в творчество, в основе которого – использование архетипов высокого искусства. В постмодернизме стираются грани в коммуникативной цепи, создаются условия для формирования личности, способной воспринимать культуру «вообще», в которой «текст» и «мир» являются однозначными понятиями, находятся внутри друг друга, живут и оцениваются по эстетическим законам. Произведения постмодернизма изобилуют цитатами, комментариями, объяснениями значения того или иного образа. Писатели охотно используют аллюзии, шутки, гротеск, пародию. Жизнь персонажей в их произведениях подчинена правилам эстетической игры, в которой нет места никаким переживаниям, никакой сущности, никакой целостности повествования. Игра, случай, переплетение знаковых систем заменяют авторский замысел, причинно-следственные связи и ценностные ориентиры.