Игра как феномен культуры
Шрифт:
В антифашистской повести «Игрок в крокет» (1936 г.) Уэллс обращается к мотиву выхолащивания игры. Безымянный юноша из богатой семьи, от лица которого ведется повествование, называет такие качества, необходимые игроку, как дисциплинированность, уравновешенность, хладнокровие, «полное самообладание», умение рисковать. Он говорит о себе как об «одном из лучших крокетистов», «прекрасном стрелке из лука», умелом теннисисте, приводящем «в слепую ярость самых свирепых игроков». Однако игра для него – не средство самовоспитания, тренировки ума и характера, а «дело безобидное и бесплодное», не затрагивающее глубин души. Его интересуют лишь личные дела и развлечения. Это – обыватель, безразличный ко всему, что происходит в мире. И хотя он напуган рассказом доктора Финчеттона о Каиновом болоте, представляющем собой кладбище пещерных людей, которые сеют в людях жажду убийства и разрушения, он отказывается принять участие в борьбе с одичанием, с фашизмом, заявляя доктору Норберту: «Мне наплевать! Пусть мир идет ко всем чертям! Пусть возвращается каменный век! И пусть это будет закат
Ярким примером игровой природы повествования являются романы французского писателя Анатоля Франса (1844 – 1924) «Остров пингвинов» (1906), советских писателей-сатириков Ильи Ильфа (Файнзильберг, Илья Арнольдович, 1897 – 1937) и Евгения Петрова (Катаев Евгений Петрович, 1903 – 1942) «Двенадцать стульев» (1928), «Золотой теленок» (1931) и американского писателя-сатирика Курта Воннегута (1922 – 2007) «Завтрак для чемпионов» (1973). Роман Франса написан в форме пародии на учебник французской истории – Древность, Средние века и Возрождение, Новое время, Новейшее время. Причем пародируется не только история Франции – древняя королевская династия Меровингов (в романе – династия Драконидов), Каролингов во главе с Карлом Великим (Драконом Великим), Столетняя война с Англией (война королевы Крюша с дельфинами), – но и история развития классового общества. Гротесковый характер приобретает сцена возникновения частной собственности: огромный рыжий пингвин бьет по голове маленького черного пингвина и захватывает его поле. Начавшаяся вокруг свалка так комментируется автором: «Они заняты тем, что создают право, устанавливают собственность, утверждают основы цивилизации, устои общества и законы». Яркая пародия дается на «величайшего воителя всех времен и народов» Тринко (Наполеона), который, стремясь к завоеванию всего мира, погубил весь цвет пингвинского народа, но зато принес славу оставшимся в живых горбатым и хромым. Пародийно обыгрываются принципы демократии в Новой Атлантиде (имеются в виду США). В целях сбыта своего товара, атланты перебили две трети туземцев, чтобы оставшаяся треть покупала у них подтяжки и зонты. Этот энергичный и деловой народ решает все вопросы, включая и объявление войны, простым голосованием в парламенте. Оценка настоящего и прогнозы на будущее содержатся в криптограмме, предпосланной в качестве эпиграфа к восьмой книге. Ключом к разгадке является слово «Ребгейгьктгйежужмэ». Чтобы расшифровать криптограмму, нужно каждую букву заменить предыдущей буквой алфавита. Разгаданный текст гласит: «После того, как французы освободились из-под власти королей и императоров, после того, как они трижды провозглашали свою свободу, они подчинились воле финансовых компаний, которые располагают богатствами страны и при помощи купленной прессы. Правдивый свидетель».
Сюжеты романов Ильфа и Петрова нередко сравниваются с игрой: «Если в «Двенадцати стульях» сюжет двигается, как шахматный конь, то в «Золотом теленке» он напоминает скорее эволюции ладьи или ферзя» (Вулис А.З. Ильф и Петров. – М., 1960. С. 256). Как истинный шахматист, главный герой романов энергичный и изобретательный Остап Бендер разыгрывает свои хитроумные комбинации, распоряжаясь людьми, словно шахматными фигурами на доске, чтобы добиться счастья через обогащение с помощью различных жульнических средств. Наиболее распространенными игровыми приемами, к которым прибегают писатели, становятся пародия, гротеск (образы Фунта, Васисуалия Лоханкина, Никифора Ляписа, людоедки Эллочки и др.), перифразы, стилизация, игра слов, комическое снижение (чрезмерно восторженный заведующий багдадским музеем) и др. В романах пародируются штампованная речь («… По случаю учета шницелей столовая закрыта навсегда», «»Полная тайна вкладов, то есть организации» и др.), устаревшая фразеология («… меня сенат не уполномочил», «Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука»), газетно-канцелярский жаргон («У меня с советской властью возникли за последнее время серьезные разногласия …Меня как-то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы»).
В пародийных тирадах и остротах «великого комбинатора», саркастически анализирующего нелепые поступки и высказывания различных персонажей, осмеиваются литературные и жизненные шаблоны, обывательская тупость, невежество и самомнение той среды, в которой развертывается его деятельность. Примеров можно привести много. Яркой пародией на буржуазный парламентаризм являются деятели старгородского тайного отделения «Союза меча и орала», созданного вдохновенной фантазией «сына турецкоподданного» для пополнения своего бюджета. Охваченные азартом игры в политику, затеянной Остапом, старгородцы, не дождавшись своего организатора, начинают делить мифические должности в будущем правительстве из «бывших», перебирая знакомых и родственников, ссорясь и предъявляя претензии к политическим взглядам друг друга: «Левее октябристов, которых на заседании представлял Кислярский, не было никого. Чарушников объявил себя «центром». На крайнем правом фланге стоял брандмейстер. Он был настолько правым, что даже не знал, к какой партии принадлежит». Авторы прибегают к пародии, высмеивая театр Колумба, Ухудшанского и Яна Скамейкина.
Пародийная интонация присутствует в разработке таких игровых мотивов, как шахматный турнир («Двенадцать стульев», глава XXXIV) и составление ребусов, шарад, логогрифов («Золотой теленок», глава IX). Бурная деятельность «великого комбинатора», носящая жульнический характер, ярко раскрывается в организации шахматного турнира. Хотя Остап совершенно не разбирается в шахматах, он хочет извлечь максимум пользы из васюкинцев, готовых платить за необычное представление – «сеанс одновременной игры в шахматы на 160 досках» в помещении клуба «Картонажник». Свободно оперируя именами знаменитых гроссмейстеров того времени (Капабланка, Ласкер, Нимцович, Алехин, Рубинштейн, Тарраш, Видмар и др.) и шахматной терминологией (дебютная идея, эндшпиль, индийская защита, «перевод слона в испанской партии с в5 на с4»), он развертывает перед легковерными любителями ослепительные картины превращения Васюков в шахматную столицу земного шара со «стеклянным тридцатитрехэтажным дворцом шахматной мысли», фешенебельной гостиницей «Проходная пешка» и милиционерами, одетыми «в специальную шахматную форму (галифе в клетку и слоны на петлицах)».
Комический эффект достигается обыгрыванием в разных контекстах слова «конь». Остап предлагает васюкинским шахматистам превратить шахсекцию, находящуюся в управлении коннозаводством, в «Шахклуб четырех коней». Единственная, уцелевшая в городе будущего лошадь особым постановлением «была переименована в коня, хотя и считалась всю жизнь кобылой». Голодному Остапу хотелось есть до такой степени, что он «охотно съел бы зажаренного шахматного коня». В описании начала шахматного турнира соблюдается внешнее правдоподобие, но оно деформируется, обнажая смешные, карикатурные черты, с первого же хода «товарища гроссмейстера»: «Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На остальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил королевскую пешку с е2 на е4». Назвав «ферзя» «королевой», неправильно поставив коня, проиграв восемнадцать партий и украв с доски одноглазого шахматиста черную ладью, Бендер вынужден был спасаться бегством от разъяренных васюкинцев.
В «Золотом теленке» появляется колоритная фигура «почтенного ребусника» Синицкого, который никак не может вписаться в советский быт: ему не удается подвести «коммунистическую» идеологию под свои ребусы и шарады. С веселой усмешкой рассказывают авторы, как трудно давалась старику шарада на новое словечко «индустриализация». Привычно разделив слово на части, Синицкий «нанес на бумагу начальные строки:
Мой первый слог сидит в чалме,Он на Востоке быть обязан.… Ребусник походил по комнате и потрогал руками бороду. Вдруг его осенило:
Второй же слог известен мне,Он с цифрою как будто связан.С «Али» и «За» тоже удалось легко справиться:
В чалме сидит и третий слог,Живет он тоже на Востоке,Четвертый слог поможет богУзнать, что это есть предлог».После неудачи со словом «бог» (в редакции не принимали шарад «с церковными выражениями») старик горестно восклицает: «Опять маху дал. Ах, жалко! И рифма пропадает хорошая».
Комически обыгрывается составление «большого идеологически выдержанного ребуса», в котором Синицкий с трудом зашифровал эпохальный лозунг: «В борьбе обретешь ты право свое»: «Первым долгом он набросал карандашом гуся, держащего в клюве букву «Г», большую и тяжелую, как виселица… Среди прочих загадочных рисунков был там нарисован куль, из которого сыпались буквы «Т», елка, из-за которой выходило солнце, и воробей, сидящий на нотной строке. Ребус заканчивался перевернутой вверх запятой».
В ткань авторского повествования органично врастают перифразы (носильщики – «вокзальные Ермаки Тимофеевичи», Брунс – «заклинатель гусика», Паниковский – «третий глупый дитятя лейтенанта Шмидта» и др.), игра слов («иностранцы… стали распоясываться», «… барка не стала колебаться и в полном соответствии с законами физики перевернулась» и др.), виртуозная стилизация. Например, основные этапы жизни Козлевича излагаются языком уголовного кодекса, который он «беспрестанно нарушал»: «И так как с детства его влекло к технике, то он всею душою отдался пункту «в» (тайное похищение чужого имущества, совершенное с применением технических средств или неоднократно, или по предварительному сговору с другими лицами, на вокзалах, пристанях, пароходах, вагонах и в гостиницах»). Вслед за авторами остроумные игры со словом ведет «великий комбинатор», речь которого пересыпана видоизмененными пословицами и поговорками («Пан или пропал. Выбираю пана, хотя он и явный поляк»), именами и цитатами из классики («Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан Жак Руссо? Марк Аврелий?», «А ну, поворотитесь-ка, сынку!», «Они довольно часто сеют разумное, доброе, вечное» и др.).
В сцене случайной встречи Ипполита Матвеевича с гробовых дел мастером Безенчуком игра синонимов приобретает не только юмористическую, но и скрытую социальную окраску. Воробьянинов сообщает, что его теща умерла. В ответ Безенчук выдает «странную классификацию человеческих смертей», поразившую его собеседника:
«… Преставилась, значит, старушка… Старушки, они всегда преставляются… Или Богу душу отдают, – это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, значит, преставилась.