Игра с джокером
Шрифт:
– Ты чего, дед?
– спрашивает.
– Решил поберечь меня?
– Беречь не беречь, а лишние полчасика сна тебе не помешали бы, говорю.
– Все нормально, - заверяет.
– Ты что там стряпаешь?
– Пшенную кашу. Или ты к ресторанным деликатесам привыкла, и от каши будешь нос воротить?
– Не буду, - отвечает.
– Я не из приверед, чтобы ты знал.
– И то хлеб, - говорю. И радио включаю. Раз уж она проснулась, то пусть приемничек работает, её не разбудит, а мне расскажет, что в мире делается.
Тут чайник закипает, а она свою сумочку приносит, достает эти пакетики
– Тебе сколько, дед, на большую чашку? Один пакетик или два?
– Один, - говорю.
– Они ж дорогие, нельзя на одну чашку по два расходовать.
– Ну, если дело только в этом, - усмехается, - то я тебе два высыплю.
Высыпает, и чайник с плиты снимает, а по радио в это время местные новости передают.
И вот я слышу:
"Сегодня ночью, - сообщают, - был убит известный адвокат Задавако. Наибольшую известность ему принесли несколько дел по защите криминальных "авторитетов", в которых он выступил очень удачно, в нескольких случаях добившись минимальных или условных сроков, а в двух даже оправдательного приговора. Задавако был зарезан в своей квартире, при этом он был привязан к стулу, что наводит на мысль, что перед смертью его пытали, добиваясь от него каких-то сведений. Незадолго до смерти его видели с красивой блондинкой, похожей по описанию на его постоянную любовницу Монахову. Как стало известно нашим корреспондентам, в момент смерти Задавако в его квартире определенно находилась какая-то женщина. Монахова, исчезнувшая со вчерашнего вечера и нигде не объявлявшаяся, объявлена в розыск."
Мамочки!
– думаю. Тот самый Задавако, про которого я должен был Сизову передать, что он этим Сизовым заниматься будет! Гляжу на мою племянницу, а та спокойненько кипяток в чашки наливает, вода ровной струйкой течет, рука у неё даже не дрогнет, все внимание на чашках с кофе. И по её спокойствию, по тому, что новость её не взбаламутила, хотя я ей про Задавако рассказывал, и она знала, кто он такой, я понимаю, что не Монаховой эта блондинка была...
– Эй!
– говорю.
– Так вот что за "дельце" тебе утрясти требовалось?
– Порядок, дед, - говорит она.
– Если хочешь знать, этот Задавако уже всех сдал, и больше никакой пользы полковнику принести не мог. За одно это от него избавиться стоило. Ну, и вытрясла я из него достаточно. Теперь я знаю, кто за всем этим стоит... А не убрать его никак нельзя было.
– Потому что опознать тебя мог?
– Не только поэтому. Старый должок за ним имелся - из тех, которым прощения нету. А теперь он попробовал ещё раз всех предать...
– Значит, обольстила ты его, и...
– За что боролся, на то и напоролся, паршивый кобель, - и глянула не меня, этак остро.
– Не переживай, дед. У нас с ним до серьезного не дошло. Он не из тех, кого надо через постель сперва пообламывать, чтобы лишних проблем потом не было. Я его уложила сразу, как мы в квартиру вошли.
– С чего, - говорю, мне переживать?
– Не прячься, дед. Я ведь вижу, что как ты представил, что у нас с ним быть могло, как тебе на душе тошно стало. Не понимаешь ты, что все это так... мелкая неприятность, порой в работе необходимая.
– Дура ты, девка!
– говорю в сердцах.
Она только
– А что с этой Монаховой?
– спрашиваю.
– Ее удастся когда-нибудь отыскать?
– Конечно, удастся, - говорит.
– И все улики будут, что именно она убила. И опознают в ней ту женщину, которая вчера вечером с Задавако была.
– И не жалко её тебе?
– А чего её жалеть? Она ведь с этим боровом только из-за денег якшалась, вот пусть теперь и отдувается.
Да, думаю, женская жестокость любую мужскую переплюнет, когда ей волю дают.
– Так что ты узнала?
– спрашиваю.
– Знаю, из-за чего весь сыр-бор. Знаю, кто моего племянника похитил. Ты был прав, дед, их в "профсоюзе" держат.
– Ты всегда столько дров наломать готова, чтобы проверить, правду ли тебе сказали?
– интересуюсь я.
– Иногда лучше дров наломать, но выяснить все наверняка, - отвечает она.
Ну, мы, значит, пшенной каши с кофеем навернули - и в Имжи. Как раз вовремя на автобус успели, и в самый срок добрались. К Васильичу в квартиру входим, когда похоронный автобус подали, чтобы в морг за ним ехать, и оттуда на кладбище. Народу, естественно, чуть не битком. Бабы на кухне хлопочут, поминальный стол готовят, Настасья в черной шали в кресле в комнате сидит, Максимка рядом с ней, Валентина в углу сидит, глазами затравленного зверька на всех зыркает. Как я понял, Настасья с Валентиной только сегодня утром вышли из больницы, прямо к похоронам.
– Здравствуйте всем!
– говорю.
– Здравствуй, Настасья! Вот, прошу знакомиться, моя племянница ко мне приехала, о которой не помню, рассказывал я когда-нибудь или нет.
– Не упомню, вроде, - говорит Настасья.
– А впрочем, припоминаю смутно, что ты говорил что-то о двоюродной сестре и её дочери...
Странная штука - человеческая память. Если подсказать кому-нибудь: мол, ты не помнишь, случаем?
– обязательно человеку мерещиться начнет, будто он что-то припоминает. Так что явление племянницы удивления не вызвало, и как должное прошло. Разве что, Максимка стал на неё глаза таращить. Я про себя усмехаюсь: таращься не таращься, а эта птица не про тебя!
И едем мы в морг, а оттуда на кладбище. Ничего, что я так, в двух словах, это проговариваю? Мочи нет рассказывать подробно, как вспомню - на душе тяжело становится. И как Васильич в гробу лежал, лицо его, синевато-белое, и еловые венки, красными лентами переплетенные... Так что проскочим, ведь и к сути это отношения не имеет.
На кладбище - мороз лютый. Не спадают морозы, и все тут, давно природа так не гуляла. Траурный марш звучит, все потянулись друг за другом по комку земли на гроб бросить. Тут мы с Букиным и пересеклись.
– Еле вырвался, - говорит, - но не мог последний долг почтения не отдать... А это что за чудо такое?
– А это, - представляю, - Людмила, моя племянница. А вот, Людочка, прошу любить и жаловать, мой благодетель, Букин Владимир Егорович, который мне ни за что ни про что зарплату огромную платит...
– Ну, не говорите так, Михаил Григорьевич!
– возражает он, но видно, что ему мои слова очень даже приятны.
– Мы все-таки с вами партнеры, не кто-нибудь, и вы свою законную долю имеете от нашего предприятия.