Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
— В чем-то он прав, Аманда: дело гнусное.
— Оно получило огласку, попало на телевидение, и, если у тебя крепкие нервы, можешь посмотреть в Интернете видеоролик, который сняла на телефон какая-то девочка, когда обнаружили тело.
— Ничего себе! Ну и присутствие духа! Нынешние дети видят столько насилия, что уже ничего не боятся. В мое время… — вздохнул Блейк Джексон.
— Твое время прошло. Меня раздражает, когда ты ворчишь, как старый хрыч. Кстати, Кейбл, ты выяснил что-нибудь насчет исправительной колонии для мальчиков?
— Мне нужно работать, не могу же я совсем забросить аптеку, выкрою минутку и выясню.
— Поторопись, иначе найду другого сыщика.
— Давай-давай: поглядим, кто станет терпеть твои фокусы.
— Дед, ты меня любишь?
— Ни капельки.
— И я тоже. — Аманда бросилась ему на шею.
Блейк
На этот раз предсказательница ошиблась: в отрочестве Аманда вовсе не застыла на месте, и единственное заметное изменение, вызванное гормонами, касалось внешности. В пятнадцать лет она вытянулась, достигнув нормального роста, ей поставили контактные линзы, сняли брекеты, она научилась управляться со своей курчавой шевелюрой — и возникла тоненькая девушка с точеными чертами, унаследовавшая темные волосы от отца, а от матери — прозрачную кожу. Притом она ни малейшего понятия не имела о своей миловидности. В семнадцать лет она все еще шаркала ногами, кусала ногти, одежду выискивала в секонд-хэнде и всячески ее перекраивала под влиянием момента.
Когда дед ушел, Аманда на несколько часов почувствовала себя полной хозяйкой положения. Через три месяца она окончит школу, где ей все нравилось, если не считать пустопорожней трепотни по спальням, и отправится в Массачусетс, в тамошний Технологический институт, где учится Брэдли, ее виртуальный жених, который рассказывал о лаборатории СМИ, райском уголке для тех, кто обладает воображением и способен творить: в самый раз для нее. Парень был само совершенство — чудак, как и она, с чувством юмора и далеко не урод: занимаясь плаванием, он приобрел широкие плечи и здоровый загар, а полная химических добавок вода в бассейне придала его волосам зеленовато-лимонный оттенок. Его можно было принять за австралийца. Аманда решила, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, выйдет за него замуж, но еще не объявила ему о своем решении. Покамест они общались по Интернету, чтобы поиграть в го, поговорить на герметические темы и обсудить прочитанные книги.
Брэдли обожал научную фантастику, которая Аманду приводила в уныние, ведь обычно в таких книгах планета покрывается пеплом и машины забирают власть над людьми. Между восемью и одиннадцатью годами Аманда прочла много подобной литературы, но предпочитала фэнтези, где действие происходит в вымышленные эпохи с минимальной технологической начинкой, зато с четким различием между героями и негодяями; Брэдли такой жанр считал инфантильным и приторным. Он склонялся к вполне оправданному пессимизму. Аманда не решалась признаться ему, что залпом проглотила четыре тома «Сумерек» и три — «Миллениума», поскольку юноша не тратил время на вампиров и психопатов.
Парочка обменивалась романтическими электронными посланиями, приправленными иронией, дабы избежать пошлых общих мест, и виртуальными поцелуями, не дерзая заходить дальше. В декабре сестры выставили из колледжа ученицу, которая разместила в Интернете видеоролик о том, как она мастурбирует, совершенно голая, широко расставив ноги; внимания Брэдли это абсолютно не привлекло, поскольку одна-две из девчонок его друзей уже выкладывали на сайт подобные сцены. Аманду поразило, что одноклассница сделала себе полную депиляцию и не озаботилась
Дожидаясь момента, когда можно будет выйти в чат с Брэдли, Аманда принялась раскладывать по полочкам информацию, собранную дедом о «деле с битой не в том месте», и прочие криминальные новости, которые она собирала с тех пор, как крестная по телевизору подала сигнал тревоги. Игроки в «Потрошителя» все еще обсуждали вопросы, касающиеся Эда Стейтона, а она уже работала над темой для следующей игры: убийством Дорис и Майкла Константе.
Матеуш Перейра, художник бразильского происхождения, тоже был влюблен в Индиану Джексон, но в его случае речь шла о платоническом чувстве, ибо искусство поглощало его целиком, до мозга костей. Он полагал, что творчество питается сексуальной энергией, и, поставленный перед выбором между живописью и попытками соблазнить Индиану, которая, кажется, вовсе не стремилась пойти навстречу приключению, он остановился на первом варианте. Кроме того, марихуана поддерживала его в состоянии непреходящего благодушия, что также не подвигало на галантные свершения. Они были добрыми друзьями, виделись почти ежедневно и в случае необходимости защищали друг друга. Его обычно донимала полиция, ее — некоторые клиенты, заходящие слишком далеко, или инспектор Мартин, который считал себя вправе надзирать за бывшей супругой.
— Меня беспокоит Аманда, теперь она увлеклась преступлениями, — заметила Индиана, делая массаж с эссенцией эвкалипта художнику, страдающему от ишиаса.
— Вампиры ей надоели? — осведомился Матеуш.
— Вампиры были в прошлом году. Теперь все гораздо хуже: преступления-то настоящие.
— Девочка пошла в отца.
— Матеуш, я не знаю, чем она занимается. Вот что скверно с Интернетом: какой-нибудь извращенец доберется до моей дочери, а мне и невдомек.
— Ничего подобного, Инди. Просто дети развлекаются, играя в разные игры. В субботу я видел Аманду в кафе «Россини», она завтракала с твоим бывшим. Этот тип, Индиана, на меня косо смотрит.
— Неправда, Боб тебя не единожды выручал из тюрьмы.
— Потому что ты об этом просила. Я тебе хотел рассказать об Аманде. Мы немного поговорили, и она объяснила мне, в чем состоит игра, вроде она называется «Потрошитель» или что-то в таком роде. А ты знаешь, что одному из убитых засунули бейсбольную биту в…
— Да знаю, Матеуш, знаю! — перебила Индиана. — Об этом и речь. Тебе кажется нормальным, что Аманда интересуется такими ужасами? Другие девочки ее возраста влюбляются в киноактеров.
Перейра жил на крыше Холистической клиники, в пристройке, воздвигнутой без разрешения муниципалитета, и в целях собственной безопасности работал комендантом здания. На чердаке, который он называл своей студией, было много света и чтобы писать картины, и чтобы выращивать, без каких-либо корыстных целей, кустики конопли для собственного потребления, весьма изрядного, и для угощения друзей.
В конце девяностых годов здание, переходившее из рук в руки, было наконец приобретено китайцем, который вкладывал деньги в недвижимость и при этом обладал недюжинной коммерческой жилкой: ему пришла в голову мысль создать центр здоровья и просветления, из тех, какие процветают в Калифорнии, стране оптимистов. Он выкрасил фасад и повесил табличку, чтобы каждый мог отличить Холистическую клинику от рыбных лавок Чайна-тауна; остальное довершили съемщики, последовательно занявшие третий и четвертый этажи: все они занимались тем или иным видом целительства. В помещениях первого этажа, выходящих на улицу, располагались класс йоги и картинная галерея. Йоги также давали уроки тантрического танца, пользовавшиеся большой популярностью, а в галерее, носившей необъяснимое название «Мохнатая гусеница», выставлялись творения местных художников. Вечерами по пятницам и субботам в галерее бывало оживленно: выступали самодеятельные музыканты и публику угощали кислым вином из бумажных стаканчиков — все бесплатно. Если кому-то были нужны наркотики, он мог приобрести их в «Мохнатой гусенице» по бросовой цене под самым носом у полиции, которая терпела этот муравьиный трафик, пока он оставался в своих пределах. Верхние этажи занимали маленькие кабинетики, состоявшие из приемной, где едва помещался школьный письменный стол и пара стульев, и комнаты для процедур. Добраться до кабинетов третьего и четвертого этажа было не так легко из-за отсутствия лифта, что для иных пациентов являлось серьезным неудобством, но, к счастью, исключало появление по-настоящему тяжелых больных, которым вряд ли помогла бы альтернативная медицина.