Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
— Меня, Инди, снова тошнит, и ни на что сил не хватает. Просто не знаю, как быть, разве что кинуться с моста, — вздохнула Кэрол.
— С какого именно? — осведомился Дэнни Д’Анджело, проходя мимо с подносом.
— Это так, к слову, Дэнни, — произнесла Индиана с укором.
— Спрашиваю я, дорогуша, потому, что с Золотых Ворот прыгать не рекомендую. На мосту поставили решетку и развесили видеокамеры, чтобы самоубийцам неповадно было. У кого раздвоение личности, у кого депресняк — все норовят кинуться с гребаного моста, это входит в туристскую программу. И все скачут в одну сторону — в залив. В океан не бросаются — боятся акул.
— Дэнни! — воскликнула Индиана, передавая Кэрол бумажную салфетку.
Та громко
Официант проследовал с подносом к другому столику, но через пару минут уже снова отирался поблизости, прислушиваясь к словам Индианы, которая старалась утешить злополучную подругу. Она вручила Кэрол глиняный медальон, повесить на шею, и три склянки темного стекла с маслом ниаули, лаванды и мяты, объяснив, что масла и эссенции — природные средства, они впитываются через кожу за считаные минуты, идеальный вариант для тех, кто не в силах проглотить лекарство. Нужно нанести две капли ниаули на медальон и носить его каждый день: это снимет тошноту; несколько капель лаванды — на подушку, и ступни натереть мятой — это поднимет тонус. Знает ли она, что старым быкам растирают яички мятой, чтобы…
— Инди! — возмутилась Кэрол. — Я и думать об этом не хочу! Бедные быки!
В эту минуту дверь — деревянная, со вставкой из ограненного стекла, старая и хлипкая, как практически всё в кафе «Россини», — распахнулась, пропуская Лулу Гарднер, которая начинала свой обычный обход квартала. Все, кроме Кэрол Андеруотер, знали эту маленькую старушку, беззубую, сморщенную, как высохшее яблоко, с кончиком носа, упирающимся в подбородок, в плаще и берете — просто Красная Шапочка! она жила здесь с давно забытых времен битников, делала фотографии и считала себя официальным хронистом всего, что происходит в Норт-Бич. Живописная бабуля утверждала, будто ей удалось запечатлеть людей, которые жили здесь в начале двадцатого века, когда после землетрясения 1906 года в квартал хлынули итальянские иммигранты; и конечно, знаменитостей, таких как Джек Керуак, который, как она уверяла, бойко печатал на машинке; или Аллен Гинзберг, любимый ею поэт и общественный деятель; или Джо Ди Маджо, легендарный игрок в бейсбол, который жил здесь в пятидесятые годы со своей женой, Мэрилин Монро; снимала она и стриптизерш из «Кондор-клуба», которые в шестидесятые годы образовали кооператив; одним словом, она фотографировала всех, и праведных и грешных, находящихся под покровительством святого Франциска Ассизского, который призревал свой город из часовни на улице Вальехо. Лулу опиралась на палку, доходящую ей до макушки, таскала с собой допотопный поляроид, а под мышкой держала массивный альбом.
О Лулу ходило множество слухов, которых она никогда не опровергала: говорили, будто она похожа на нищенку, но прячет где-то несметные миллионы; будто она выжила в концентрационном лагере, а муж ее погиб в Пёрл-Харборе. Одно все знали наверняка: Лулу была практикующей иудейкой, но справляла Рождество. Год назад Лулу таинственным образом исчезла: три недели не видя ее на улицах квартала, соседи решили, что она умерла, и собрались почтить ее память. В парке Вашингтона на видном месте поставили увеличенную фотографию столетней Лулу Гарднер, и люди клали рядом цветы, плюшевых зверюшек, репродукции сделанных ею снимков, прочувствованные стихи и послания. В воскресенье вечером, когда несколько десятков человек стихийно собрались со свечами в руках, чтобы сказать ей последнее прости, Лулу Гарднер объявилась в парке, спрашивая, кто умер, и готовясь фотографировать скорбящих. Некоторые соседи, чувствуя себя обманутыми, так и не простили ей того, что она осталась жива.
Старушка с фотоаппаратом двигалась, танцуя, в неспешном ритме блюза, звучавшего из громкоговорителя, напевая мелодию и предлагая от столика к столику свои услуги. Подошла к Индиане и Кэрол, вперив в подружек слезящиеся глазки; не дав дамам времени опомниться, Дэнни Д’Анджело встал между ними и
Четверг, 5 января
Аманда дождалась, пока соседки по комнате устанут обсуждать возможный развод Тома Круза и заснут, и тотчас же позвонила деду.
— Аманда, уже два часа ночи. Ты меня разбудила. Когда ты спишь, девочка?
— На уроках. У тебя есть новости?
— Я переговорил с Генриеттой Пост, — зевнул дед.
— С соседкой, которая обнаружила тела супругов Константе? — уточнила внучка.
— Именно.
— Чего же ты ждал, почему не звонил? — возмутилась Аманда.
— Ждал, пока солнце взойдет.
— Со времени убийства прошло больше месяца. Ведь их в ноябре убили?
— Да, Аманда, но я не мог пойти раньше. Не волнуйся, эта женщина все помнит. Страх чуть не отправил ее на тот свет, но не помешал до мельчайших деталей запечатлеть в памяти все, что она увидела в тот день, самый, как она говорит, ужасный день в ее жизни.
— Расскажи мне все, Кейбл.
— Не могу. Уже очень поздно, твоя мама вернется с минуты на минуту.
— Сегодня четверг, мама у Келлера.
— Она не всегда остается у Келлера на всю ночь. Потом, мне тоже нужно поспать. Завтра я тебе перешлю запись разговора с Генриеттой Пост и то, что удалось выудить у твоего отца.
— Ты все записал?
— Когда-нибудь я напишу книгу, — заявил сыщик. — А пока собираю разные интересные факты: никогда не знаешь, что может пригодиться в будущем.
— Пиши мемуары, — посоветовала внучка, — все старики это делают.
— Выйдет убийственно тоскливо, со мной не случалось ничего, о чем бы стоило рассказать, я самый скучный в мире вдовец.
— Точно. Перешли мне записи о Константе. Спокойной ночи, сыщик. Ты меня любишь?
— Ни капельки.
— Я тебя тоже.
Через несколько минут Аманда получила по электронной почте отчет о визите Блейка Джексона к первой свидетельнице по делу об убийстве супругов Константе.
11 ноября где-то в 10:15 Генриетта Пост, живущая на той же самой улице, выгуливая собаку, заметила, что дверь дома супругов Константе распахнута настежь — явление, необычное для квартала, в котором орудуют банды подростков и торговцы наркотиками. Генриетта Пост хорошо знала этих соседей, поэтому позвонила в дверь, чтобы предостеречь их, но никто не откликнулся, и тогда она вошла в дом и стала звать их. Прошла гостиную, где работал телевизор, столовую и кухню, потом поднялась по лестнице, с трудом, поскольку ей семьдесят восемь лет и у нее больное сердце. Ее встревожила тишина в доме, обычно полном жизни: она сама неоднократно жаловалась на то, как у соседей шумно.
В детских комнатах она никого не обнаружила и по короткому коридору направилась к спальне хозяев, окликая их еле слышно, поскольку очень запыхалась. Трижды постучала в дверь, наконец осмелилась открыть ее и заглянула внутрь. Комната, рассказывала женщина, была погружена в полумрак: жалюзи опущены, портьеры задернуты; стужа ужасная, воздух спертый, будто тут несколько дней не проветривали. Она сделала несколько шагов, пригляделась пристальней и тут же отступила назад, бормоча извинения: на супружеской постели она разглядела обнявшуюся пару.