Игрок
Шрифт:
В детстве, знаете, мне всегда хотелось думать, что я тот самый парень, который никогда не бросит в беде другого. Да, вон тот, который протягивает руку совершенно незнакомому человеку, когда вокруг все рушится и горит, а затем спасает его и себя от неминуемой гибели. Я до сих пор иногда вспоминаю об этом, но теперь уже с грустью. Впервые я понял, что это непросто, еще в школе, когда спасся от гнева учителей сам, не прикрыв товарища. Сейчас такое поведение вообще стало нормой. Убедил себя, что я важнее, что так работает инстинкт самосохранения… Я посчитал нормальным бросить своих людей в переговорной, отказавшись от продолжения финансирования разработки лекарства, еще не зная, что через несколько минут здание рухнет. Я не пожелал отказываться от карьеры в России ради того, чтобы быть с Верой. Я не захотел отказываться от Жен ради сохранения брака… Я столько раз менял решения в пользу себя и собственной выгоды, что от самого себя тошно! Не хочу больше быть таким. Хоть что-то от мальчика, мечтавшего быть бескорыстным, должно было остаться!
— Что ж, — поднимаюсь из кресла. — В любом случае, у тебя нет никаких прав на исследовательский центр.
Отец молчит, а я закипаю от ярости. Он не из тех, кто блефует, но почему-то я не верю, что ему хватит решимости оставить состояние моему непутевому двоюродному брату. Мог бы это сделать назло, но его эмоции всегда проигрывают голосу рассудка. Он знает меня, а я — его. Посмотрим еще, кто кого переломает.
— Значит… — насмешливо хмыкаю. — Счастливо вам оставаться.
— Кирилл, не вздумай уходить! — кричит мама вдогонку.
Но я не собираюсь задерживаться в их обществе ни на минуту.
Рашид опешил, когда я потребовал у него кабинет в исследовательском центре, объявил о необходимости принять в штат свою секретаршу, а потом заполировал это новостью об уменьшении финансирования. Тем не менее, Мурзалиев ухитрился выдавить что-то типа улыбки, и в данный момент Дарья раскладывает мои вещи на новом месте. Сам же я, как нетрудно догадаться, ищу сейчас Жен. Я так по ней соскучился, что просто сил нет.
Я не могу сосчитать, сколько ее не видел. Вечность, наверное. И, наблюдая за тем, как она провожает какого-то мужчину, улыбается и протягивает ему руку, одной лишь силой воли удерживаю себя на месте. Жен по-девчачьи хихикает, плечи приподнимает, прижимая к груди медкарту. Либо мне кажется, либо я никогда не видел ее такой. Этот человек едва ноги переставляет, а я схожу с ума от ревности.
Жен отправляется к регистратуре, чтобы сдать карту, и именно там я ее и подлавливаю.
— Вот и оставляй даму одну. Надеешься-надеешься на ее порядочность, а отвернешься — уже с каким-то прохвостом обнимается.
— Он не прохвост, — усмехается Жен. На этот раз улыбка у нее выходит совсем другой. После такой любому мужчине захочется как можно быстрее освободить девушку от одежды. Смотрю на изгиб шеи Жен, и хочется каждый миллиметр зацеловать до засосов. — А ты как? Со своим гаремом разобрался?
— Га… гаремом? — спрашиваю изумленно.
— Ну там жены, любовницы всех рангов и мастей.
В этот миг за стойку возвращается медсестра, и мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать рвущееся наружу возмущение. Несколько секунд, пока Жен забирает у работницы регистратуры новую карту, я выжидаю, но стоит нам отойти чуть в сторонку, гневно переспрашиваю:
— На что это ты намекаешь?
— Ни на что, Харитонов, — смеется Жен. — Не кипятись. Просто ты сказал, что надо уладить дела с разводом, и судя по количеству времени, потраченного на это дело, мог бы успеть развестись с пятью дамами.
— Ты ревнуешь.
Хотел, чтобы это прозвучало насмешливо, но получается самодовольно, и Жен закатывает глаза.
— Мне нужно с тобой поговорить. Сегодня. Увидимся?
— Ах вот как оно теперь называется, — фыркает Жен.
— Рад, что у тебя хорошее настроение, — отвечаю с намеком. — Но если не прекратишь издеваться, то я начну целовать тебя прямо здесь, и с газетчиками будем разбираться вместе.
— Кир, — говорит она, и от этого непроизвольного обращения на мгновение теряется. Неудивительно, я и сам не могу сдержать улыбку. Ну почему так приятно, когда женщина, в которую ты влюблен, вдруг нечаянно, будто бы между прочим, называет тебя уменьшительным именем? Домашним.
— Ки-рилл, — поправляется Жен, но слово-то не воробей. Кир — значит, Кир. Теперь не отвертится. — Оглянись, все и так уже знают и судачат. Потихоньку и давно. Намекают, за спинами шепчутся. По-моему, только благодаря твоему отцу информация еще не вылилась в прессу.
Я тоже думал об этом. Скорее всего в прессе прекрасно знают, кто именно встал между нами с Верой, но я придерживаюсь версии, что это Алекс Елисеев ограждает ненаглядное чадо, а не отец. Но долго ли еще газетчики смогут сдерживать пера порывы?
— Но я не боюсь. Да и в том, что твой папа — ужас всего города, есть свои плюсы.
— Я не хочу, чтобы тебя защищал папа, Жен, — перебиваю. — И вообще, тебе стоило держаться подальше от парня с кольцом на пальце…
— Я пыталась. Ты сам не захотел оставить меня в покое.
— Точно. — Забыв об осторожности, рассматриваю каждую черточку ее лица. — Я ужасно соскучился. Вот ключи от моей квартиры, приедем раздельно, уж кто первый закончит работу. А теперь я пошел сходить с ума от нетерпения.
Я не соврал. Сегодня я пытался найти людей, которые заинтересованы в поддержке исследовательского центра, но бумаги лежали на новых, непривычных местах, Дарья мельтешила перед глазами, разыскивая необходимое, а вместо строк записной книжки я видел Жен. И результат всей этой кипучей деятельности оказался настолько бестолков, что пришлось задержаться допоздна. Если бы не ждущая дома женщина моей мечты, я бы закончил вечер в каком-нибудь баре.
Чем, интересно, она занимается? Разделась и ждет в кровати? Или перебирает старые джазовые пластинки? Читает? Ищет подтверждение, что гарем — не плод ее воображения?