Игрок
Шрифт:
В скверике они увидели верховника с двумя чумазыми мужчинами и одной женщиной — все трое на длинных поводках. Верховник заставлял их показывать всякие трюки, но у тех ничего не получалось. Вокруг стояла толпа и хохотала, глядя на эти кривляния. Автономник сообщил Гурдже, что эта троица — наверняка чокнутые, но лечение в сумасшедшем доме некому оплатить, а потому их лишили гражданства и продали этому верховнику. Оба некоторое время смотрели, как жалкие, грязные существа пытаются залезть на уличный столб или построиться в пирамиду, потом Гурдже отвернулся. Автономник сообщил ему, что один из десяти встреченных ими здесь раз в жизни лечился от душевной болезни. Пропорция была выше для мужчин, чем для верховников, а еще выше — для женщин. И один из десяти азадианцев пытался совершить самоубийство, что было запрещено законом.
Флер-Имсахо свернул к больнице. Обычная больница, сообщил он, типичная для города, как и весь этот район. Больница существовала за счет пожертвований, и многие из работавших там не получали ничего за свой труд. Автономник сказал Гурдже, что его примут за ученика, пришедшего навестить кого-то из своих, но персонал в любом случае слишком занят, чтобы останавливать и допрашивать всех посетителей. Гурдже шел по больнице, как во сне.
Он видел там, как и на улицах, людей без рук и ног, или с необычным цветом кожи, или покрытых струпьями и шрамами. Некоторые были худы, как щепка, — серая кожа, натянутая на кости. Другие лежали, хватая ртом воздух, третьих шумно рвало за тонкими ширмами, четвертые стонали, хныкали или кричали. Он видел людей в крови, ждущих своей очереди, людей, сложившихся пополам и харкающих кровью в маленькие чаши. Другие лежали, связанные, на металлических койках и яростно мотали головой, с их губ, пенясь, капала слюна.
Повсюду здесь были больные. Кровати, койки, матрасы стояли и лежали вплотную друг к другу, и всюду висел гнилостный запах плоти и резкий запах дезинфекции. Еще воняло испражнениями.
Эта была самая ординарная ночь, сообщил автономник. Больница была забита пациентами чуть больше обычного, потому что после славных побед недавно вернулись несколько кораблей с ранеными солдатами империи. Кроме того, накануне выплачивали жалованье, на следующий день можно было не работать, и многие по обычаю напивались и устраивали драки. После этого машина принялась сыпать цифрами — уровень детской смертности и ожидаемая продолжительность жизни, соотношение полов, типы болезней и их преобладание в различных слоях общества, средние доходы, количество безработных, среднедушевой доход в том или ином регионе, налог на рождение и на смерть, наказание за аборты и незаконные рождения; машина рассказывала о законах, регулирующих совокупления, о благотворительных взносах, о религиозных организациях, устраивающих бесплатные кухни, ночлежки и клиники первой помощи. Автономник был кладезем данных, и Гурдже казалось, что эта информация не оседает у него в голове. Он просто двигался по больнице — несколько часов, как казалось ему, — потом увидел дверь и вышел наружу.
Он стоял в маленьком садике с тыльной стороны больницы, огороженном со всех сторон, темном, пыльном, заброшенном. На серую траву и растрескавшиеся камни брусчатки проливался желтый свет из мрачных окон. Автономник сказал, что хотел бы еще многое показать: Гурдже должен увидеть место, где спят бездомные, а еще можно добыть пропуск на посещение тюрьмы…
— Я хочу назад. Немедленно! — прокричал Гурдже, сбрасывая с головы капюшон.
— Хорошо, — сказал автономник, накидывая капюшон обратно.
Они взлетели, долгое время двигались по прямой, а потом взяли курс на отель и модуль. Автономник молчал.
Гурдже тоже помалкивал, смотря на обширную галактику огней — город, над которым они летели.
Наконец дверь в крыше модуля открылась перед ними, пропустила их внутрь, а когда закрылась снова, внутри зажегся свет. Гурдже немного постоял, пока автономник снимал с него плащ и антигравитационную систему. Когда она соскользнула с плеч, у него возникло странное ощущение наготы.
— Я бы хотел показать еще только одно, — сказал автономник, двигаясь по коридору модуля к гостиной.
Гурдже последовал за ним.
Флер-Имсахо подлетел к центру помещения. Включился экран, и на нем возникла сцена совокупления верховника с мужчиной. Била по ушам музыка; все происходило в помещении, обитом бархатом, с подушками и тяжелыми портьерами.
— Этот канал называется «Имперский избранный», — сказал автономник. — Уровень первый, несложная шифровка.
На экране возникла новая сцена, потом еще одна, и еще — показывали разнообразные соития, от одиночной мастурбации до совокупления представителей всех трех полов.
— Доступ к программам ограничен, — сказал автономник. — Посторонним их не показывают. Однако на рынке, выложив деньги, можно приобрести дешифратор. А теперь посмотрим немного каналы второго уровня. Эти — только для чиновников, военных, жрецов и крупных коммерсантов.
Экран ненадолго потускнел от затопившей его цветовой радуги, потом снова прояснился, и на нем появились несколько азадианцев, голых или почти голых. И опять упор был на секс, но тут уже присутствовал и другой элемент. На многих были странные, неудобные на вид одеяния, некоторые были связаны — их избивали, третьи отдавались в нелепых позах. Азадианки в форме помыкали верховниками и мужчинами. На некоторых Гурдже различил офицерскую форму Имперского военного флота. Другие носили разновидность обычной формы. Некоторые верховники были одеты в мужскую одежду, некоторые — в женские платья. Верховников заставляли есть свои или чужие экскременты, пить мочу. Масса других пангуманоидных видов, казалось, особенно ценилась именно за эту способность. Рты и анусы, животные и инопланетяне охаживались азадианцами — мужчинами и верховниками. Инопланетян и животных принуждали к совокуплению с особями различных полов, разные предметы (одни бытовые, другие — изготовленные специально) использовались как фаллические орудия. В каждой из сцен был элемент, как решил Гурдже, подчинения.
Его ничуть не удивляло, что империя предпочитала скрывать программы, показываемые на первом уровне. Люди, которые так серьезно относились к чинам, протоколу, форме, по вполне понятным причинам не обнародовали такие вещи, какими бы безобидными те ни казались. Со вторым уровнем дело обстояло иначе. Гурдже решил, что этот уровень слегка намекает на игру, и мог понять их смущение в связи с этим. Было понятно, что удовольствие на уровне два было не удовольствием от чужого наслаждения и проецирования его на себя. Здесь оно достигалось от зрелища человеческого унижения: одни были жертвами, другие наслаждались за их счет. Уровень один был отдан сексу; второй — тому, что интересовало империю явно больше, хотя и от первого она никак не могла отказаться.
— А теперь уровень три, — сказал автономник.
Гурдже смотрел на экран.
Флер-Имсахо смотрел на Гурдже.
Глаза человека сверкали в свете экрана, неиспользованные фотоны отражались от радужки. Поначалу зрачки его расширились, потом сузились, превратились в точки. Автономник ждал, когда эти большие неподвижные глаза наполнятся влагой, когда крохотные мышцы вокруг глаз автоматически опустят веки, когда человек затрясет головой и отвернется. Но ничего этого не случилось. Экран притягивал к себе взгляд человека, словно бесконечно легкие частицы света с экрана отражались от стен, заставляя смотрящего подвинуться вперед и, слегка покачиваясь, держаться, перед тем как упасть. А пока человек впился в мигающий экран, похожий на замершую луну.
Крики эхом отдавались в комнате, отражались от формокресел и диванов, от низких столиков — крики верховников, мужчин, женщин, детей. Иногда они быстро смолкали, но обычно продолжались довольно долго. Каждый инструмент и каждая часть пытаемых издавали собственный звук: кровь, ножи, кости, лазеры, плоть, пилы, химикалии, пиявки, плотоядные черви, вибропистолеты, даже фаллосы, пальцы и когти — все они производили особые, хорошо различимые шумы, контрапункты к теме криков.
В финальной сцене, которую увидел Гурдже, участвовали преступник-психопат мужского пола, которому ввели большую дозу сексуальных гормонов и галлюциногенов, нож и готовая родить женщина, названная врагом государства.