Игровая комната. Книга стихов

Михайлова Екатерина Львовна

МАША И МЕДВЕДЬ

Ну да, в голове и в карманах — один ветер, а в сердце — бескрайняя ледяная степь. Прости, что сидела на твоём табурете и, что там, — изрядно помяла твою постель. Что висла на шее, что не давала тебе прохода, что сентиментально запоминала любой пустяк. Прости, что на целых три с половиной года я задержалась, дружок, у тебя в гостях. Что я — это, в общем, я, и другой не стала. Что мне было легче прощать тебя, чем терять. Что я не такая, что я со своим уставом, тем более — мне и не место в монастырях. 29.12.2008

ПУСТО-ПУСТО

Что у меня — к тебе? Ничего;

просто было нам по пути. Несколько слов, пара случайно раскрытых тайн. «Напишу-сама-если-не-ответит-до-десяти». Ненавязчивое сообщение, ожидающее в сети. Необъяснимое, перекрывающее гортань. Что у меня — от тебя? Ничего; неоконченный разговор, имя — странное, незнакомое, будто взятое с потолка. Сны и синие сумерки — слабый ночной раствор. Ты меня плохо знаешь, правда, — я просто вор: я сегодня купила книгу, которую тогда ты держал в руках. Что у меня — с тобой? Ничего. Каждый — снова в своём мирке, на своих орбитах, в своих затерянных городах, на своей дороге, в своём отчаянном тупике, — со своим неразменным, начертанным на руке. А вот книга и правда хорошая, это да. 17.12.2008

У кого-то — и дом, и детки, и дым печной...

У кого-то — и дом, и детки, и дым печной. У кого-то любовь — зверь домашний, ласковый и ручной. А моя-то бродит, слоняется дотемна или до свету, и приходит домой одна. У кого-то любовь хозяина знает и вечно с ним, — а моя-то увяжется, глупая, за одним, и всё всматривается, и в глазах у неё неон; а потом — на порог, припадая на лапу: опять не он. Зверь больной и голодный, воющий при луне. Зверь, который зализывать раны идёт ко мне. Я пою ей весёлые песни, пою молоком. Раньше даже, бывало, привязывала тайком — но не держит тугая сила цепей и пут, но не убеждают ни пряник её, ни кнут, — и глядит после так, что охватывает озноб. Я пыталась словами — не понимает слов. Кто погладит её, кто намнёт бока. Кто ей бросит корку, кто даст пинка. Не замёрзнет — помрёт от мальчишеского ножа. Я сама пристрелила бы суку; вот только жаль, ведь она живая — пушистая шерсть и холодный нос. Как бы ночью январской снег её не занёс, ведь опять убежит наутро искать твой след. И не объяснишь, что такое «хозяина больше нет». 15.12.2008

К моей сути ты подошёл удивительно близко...

К моей сути ты подошёл удивительно близко. Ты сказал: я — самовлюблённая эгоистка. Большинство смотрит поверху, на отвлекающую дребедень; ты же видишь насквозь людей. Сердце бьётся быстрей в упоительном ритме вальса: Как ты понял меня? Как сам обо всём догадался? В самый ближний круг был немедленно занесён; это знающий — знает всё. Я любовью поражена — я не сплю ночами, захожу утром в ванную — слёзы текут ручьями; там глядит на меня из зеркала, как с холста, совершенная красота. Это чувство фатально — так близко всегда от края, — я кормлю себя с ложечки, я себя одеваю; нервно курят в тамбуре целый (и каждый) день «9 1/2 недель». Не прошу о взаимности — мне ведь немного надо. Мне достаточно просто кормить себя шоколадом; из одежды под одеяло к себе скользнуть, приобнять себя и уснуть. 28.11.2008

КОРАБЛИ

Не от лёгкой руки, не от широкого там затылка, не с недостатком секса и не с избытком сил. Стихи рождются так же, как корабли в бутылках: возьми мусор, добавь клея и потряси. Из пластиковых пакетов, бычков и сырой земли получаются разные странные штуки. Иногда — корабли. 27.11.2008

есть какая-то особая красота...

есть какая-то особая красота в засохших розах, прошлогодних открытках, старых чёрно-белых фотографиях, записях голоса на кассетах никто-не-помнит-сколько-летней давности, записках сиюминутного значения — «привет» «прости» «выздоравливай» «после школы ко мне приходи» это хроники происшествий, пожелтевшие газетные вырезки с репортажами из горячих точек; это хроники катастроф — «твой отец сказал мне больше не появляться на пороге вашего дома» «дочь, а вдруг ты выскочишь замуж» «молоко сыр сметана хлеб» две общих тетради, исписанных чужими стихами и песнями про свободу, дневник в тёмно-синей обложке (второй сгорел — наверно, в пожар). мы выжили, но остались калеками; есть какая-то особая радость в том, чтобы звонить друг другу ночами и не выбрасывать сухие цветы. 18.11.2008

ПЕНЕЛОПА

«С любимыми не расставайтесь...» Боги знают, в каких морях, у каких штурвалов он стоял, пока ты распускала, ткала, вышивала; получала весть — и немедленно оживала, вспоминала, как смеются и говорят. А потом — соблюдала снова манеры, меру, в общем, всё как и полагается, по Гомеру; было плохо со связью, значительно лучше — с верой, что, по правде, не разделяют людей моря. Долетали слухи о сциллах, огромных скалах, о суровых богах, о том, как руно искал он; ты ткала и пряла, ты шила и распускала, на людей привыкала не поднимать ресниц. И узор становился сложнее и прихотливей — из-под пальцев рождался то зимний сад, то весенний ливень; зажимала нити в ладонях своих пытливых — и они становились цветами, чертами знакомых лиц. ...Сколько раз жёлтый диск в воду синюю окунулся, сколько раз горизонт зашипел, задыбился и всколыхнулся; в это трудно поверить, но он наконец вернулся — он ступил на берег, и берег его признал. Он — не он, в седине и шрамах, рубцах, морщинах, он — с глазами, полными тьмы из морской пучины, — он спросил у людей: приходили ли к ней мужчины, он спросил у людей: принимала ли их — она? И в глазах людских он увидел — страх, и печаль, и жалость; «Вышла замуж? Позорила имя моё? Сбежала?» — «Нет, живёт где жила, чужих детей не рожала; нет, не принимала, все годы была верна. Прежде, правду сказать, женихи к ней ходили стаей, — но уж десять лет, как навещать её перестали: не ходить бы и вам — она вряд ли кого узнает, кроме ткацких станков да, быть может, веретена». «Что вы мелете? Я иду к ней, и не держите». — «Там, где жили вы — не осталось в округе жителей; вы и сами, правитель, увидите и сбежите — что ж, идите, так и случится наверняка. Двадцать лет вас жена любимая ожидала, всё ткала и пряла, и шила, и вышивала, — и за долгие годы негаданно и нежданно превратилась в огромного паука». «Да, теперь она — о восьми ногах, — в ритуальном танце этих ловких ножек храбрец не один скрывался; уж она своё дело знает, не сомневайся... впрочем, к ней-то — кому бы, как не тебе, сходить? Та, кого называют Арахной — и мы, и боги, — слишком многих встречала в сетях своих — слишком многих. Только ты, Одиссей, герой, только ты и мог бы этот остров от мерзкой твари освободить». 17.11.2008

СОБСТВЕННИЧЕСТВО

чья-то женщина, чья-то девочка, чья-то дочка, чья-то точка не-отправная — и чья-то точка невозврата; чьи-то мурашки по позвоночнику, чей-то ад. у меня — ничего, кроме взглядов твоих оленьих, ни кола, ни двора, ни права касаться твоих коленей; но я живу с тобой, живу с тобой в одно время, — я богат. у меня — ничего, кроме слов и крепкого чая; ты уйдёшь через час, тебя кто-то опять встречает, твой бумажный кораблик на чьих-то волнах качает — только я, только я не чета им, и я ни черта не сдался, если здесь и бывает шанс — у меня все шансы: я умею с тобой, умею с тобой смеяться, — ты моя. 14.11.2008

БРУТ

Я — Брут, и ты — Брут. Мы сядем на поезд, поедем в Бейрут. Там не будем нуждаться ни в чём, ни в ком, потому что он в рифму и далеко. Я крут — и ты крут. Те, кто видит нас вместе, — как мухи мрут. О тебе, подлеце, и мне, подлеце, снимут фильм, где взрывается всё в конце. Я — кнут, и ты — кнут. И у каждого пряники — где-то тут. То есть я при своём, а ты — при своей, но с тобой нам насвистывать веселей. 11.11.2008

НЕИНТЕРЕСНО

Стало пластмассовым небо над головой, стала волшебная палочка — вдруг — железкой. Вы извините, но я ухожу домой. Нет, не обидел. Мне просто неинтересно. Просто теперь я не знаю, зачем я здесь, в этом дурацком платье, в косынке детской. Как умудрились вообще мы сюда залезть?! Не понимаю. Мне больше неинтересно. Всем хорошо, вон, смотри, отовсюду — смех; мне не смешно и не весело, хоть ты тресни. Мальчик мой, нет, ты по-прежнему лучше всех, — я виновата. Мне больше неинтересно. Мне говорят — дура! дура! смотри: сдалась! Мне говорят — мы так славно играли вместе. Мне говорят — вы команда, куда без вас? Мне очень стыдно. Мне больше неинтересно. Много других детей у нас во дворе, много песочниц, качелей, высоких лестниц. Просто есть правило в каждой моей игре — встать и уйти, если больше неинтересно. 08.11.2008