Игры Немезиды
Шрифт:
— Ты когда–нибудь волновался за своего ребенка? — спросила Бобби.
— У меня его нет, — ответил Алекс.
— Нет? А я думала, есть.
— Нет, — повторил он. — Никогда не было возможности, понимаешь? Или возможность мне не подходила. А у тебя?
— Никогда и не хотелось, — сказала Бобби. — Мне более чем достаточно имеющейся родни.
— Да… семья.
Бобби минуту помолчала.
— Ты думаешь о ней?
— Ты о Наоми?
— Да.
Алекс повернулся в кресле. Скафандр Бобби растянулся от стены до стены, задействовав сервомотор, чтобы закрепить ее. Бобби походила на распятую. В полу осталась дыра от вырванных амортизаторов,
— Конечно, думаю, — признался Алекс. — Она совсем рядом. И, скорее всего, в беде. Хотя я никак не пойму, как ее вообще туда занесло. Очень скоро нам на помощь прискачет кавалерия, и я ума не приложу, что тогда делать: помочь им в атаке на «Пеллу» или защищать ее.
— Тяжело, — кивнула Бобби. — Но у нас свое задание: доставить Смита на Луну. Нам бы свою вахту отстоять.
— Знаю. Но все равно думаю. Все ломаю голову, как бы использовать оставшиеся у нас торпеды, чтобы заставить их выдать ее нам.
— Хоть один правдоподобный план сложился?
— Ни единого, — вздохнул Алекс.
— Нет ничего хуже, чем выполнять долг, когда он велит оставить в беде кого–то из своих.
— Да уж… — Алекс проверил сведения по «Пелле». — Знаешь, может быть…
— Стой свою вахту, моряк. И не спи на посту. Опять ОТО.
Алекс уже увидел и приступил к коррекции курса.
— Оптимисты эти поганцы, надо отдать им должное.
— Может, надеются, что ты задремал.
Жизнь в переполненной шлюпке была странной и неудобной. Чтобы попасть из пилотского кресла в гальюн, Алексу и премьер–министру приходилось протискиваться мимо скафандра Бобби. А Бобби приходилось выгонять Смита на освободившееся место, чтобы в его тесной каютке снять и снова надеть боевую броню. Спать в этой каюте по очереди никто даже не предлагал.
Смит показал себя приятным в общении человеком — вежливым и внимательным. В памяти всплывало выражение: «без острых углов». Алекс перестал следить за марсианской политикой примерно с обнаружения Медленной Зоны и понятия не имел о политической программе этого человека. Разговаривали же — если вообще разговаривали — все о мелочах: о марсианской поп–культуре времен их молодости, о благодарности Смита за усилия по его спасению, об Илосе и том, что там случилось. Алекс подозревал, что Смит немножко робеет перед ним, как поклонник перед звездой. Это, если вдуматься, было очень даже странно.
И все же, когда Смит, высунув голову из каюты, сказал Бобби, что ей поступило личное сообщение от Авасаралы, он чем–то походил на секретаря, не решающегося оторвать босса от важных дел. Алексу захотелось его успокоить, но любые слова сделали бы ситуацию еще более неловкой.
Бобби поблагодарила и надолго замолчала. Алекс рассматривал вражескую эскадру, Солнце и данные по конвою ООН, еще скрытому короной.
— Алекс. — Судя по голосу, Бобби была расстроена.
— Ну?
— Я не знаю, как перевести входящие на свой скафандр. Ты не выведешь мне на экран? Я бы могла и сама, но…
Он переключился на систему связи, открыл на настенном экране окно и вывел на него сообщение. Появилась Крисьен Авасарала. Выглядела она старше, чем помнилась Алексу. Под глазами залегли темные круги, кожа сильно потускнела. Яркий цвет сари только подчеркивал ее бледность. Но голос, когда она заговорила, звучал, как всегда, уверенно:
«Бобби, мне нужны твои данные по марсианским кораблям. Знаю,
— Извините, — сказала через плечо Бобби.
— В лицо она мне не меньше наговорила, — отозвался Смит.
— Остановить запись? — предложил Алекс, но Авасарала уже продолжала:
«Если эти корабли проданы тем, кто за вами гонится, я должна знать. А если это настоящие корабли флота Марсианской Республики с преданной правительству командой — тогда все меняется. Они не отзываются, так что я пытаюсь заглядывать во все окна. Если ты оставила кое–что при себе — не решалась со мной поделиться, — я тебя пойму. Твой патриотизм и верность Марсу торчат у меня занозой в боку с первого нашего знакомства, но я их уважаю. Это нормально для солдата и человека, но сейчас пришло время послать все тонкие материи на хрен. А ты, Натан, если меня слышишь, а я полагаю, что слышишь, имей в виду: я твой лучший и единственный друг. Дай ей разрешение выложить все, что она накопала, или, богом клянусь, станешь у меня торговать сосисками на обочине шоссе. Я тут человечество спасаю, и было бы просто чудо как хорошо, если бы хоть кто–то помог…»
На последнем слове у нее сорвался голос, и на глазах выступили слезы. У Алекса что–то сжалось в груди, его захлестнула печаль, которую до сих пор удавалось не замечать. Авасарала перевела дыхание, фыркнула и снова взглянула в камеру. Сердито утерла глаза кулаком — как будто они ее предали.
«Так… Хватит дурака валять. Я вас люблю и уважаю, жду не дождусь встречи — со всеми вами, мечтаю увидеть вас в безопасности. Берегите себя. И перешлите мне эти чертовы данные. Сейчас же».
Сообщение кончилось. Бобби протяжно, прерывисто вздохнула. Алекс не сомневался, что, оглянувшись, увидел бы и ее в слезах. От двери каюты прозвучал голос Смита.
— Я сообщил все, что знаю, — сказал премьер. — Те корабли не числятся пропавшими. В их командах — проверенные граждане Марса. Но то же самое было известно о подставном конвое. Без полной перепроверки базы данных по личному составу и снабжению я не могу ничего сказать наверняка.
Алекс кашлянул, прочищая горло:
— Авасарала не из доверчивых, Нат. Дело не только в вас.
— Она дотошна, — согласился премьер. — И положение у нее сложное. Сержант Драпер?
Последовало долгое молчание. Оглянувшись, Алекс увидел, как замкнулось лицо Бобби. Губы сжались в тонкую линию.
— Я по собственной инициативе и без указаний Авасаралы… Я, когда искала доказательства пропажи, выясняла, кто из командного состава отвечал за пропавшее имущество. Никакой закономерности я не увидела, но кто–то другой мог бы увидеть. Если бы получил эти данные.
Алекс закрыл окно, на котором застыла Авасарала. Атмосфера была хрупкой. Смит коротко вздохнул, издал горлом невнятный звук.
— Пожалуйста, не забудьте и мне передать копию, сержант Драпер.
Он закрыл за собой дверь каюты. Алекс выпрямился в кресле.