Игры Немезиды
Шрифт:
— Филип, — поздоровалась она.
— Син сказал, ты хотела со мной поговорить. — Интонацию можно было истолковать и как вопрос, и как обвинение.
— Сказал, значит? Он так добр…
Она запнулась. Руки чесались скорее добраться до скафандра, но в глубине сознания что–то нашептывало: «Если тебя будут считать живой, то найдут». Гнев и равнодушие на лице Филипа складывались в углы и плоскости. Син убежден, что она решилась на самоубийство. Потому он и прислал Филипа.
В животе стало тяжело прежде, чем она поняла причину. Если и Филип будет так думать, если, узнав о ее пропаже, он придет к Марко и засвидетельствует, что она искала смерти, тот скорее поверит. Может, даже не станет пересчитывать скафандры.
— Ты хочешь говорить здесь, в коридоре? — тяжело шевеля губами, произнесла она. — Моя комната рядом. Не слишком просторно, но там мы будем вдвоем.
Филип коротко кивнул, и Наоми пошла обратно по коридору. Филип и Сарта следовали за ней. Наоми мысленно репетировала реплики: «Я так устала, что хочу одного — чтобы все кончилось», и «Что бы я ни сделала с собой, это не твоя вина», и «Я больше не могу». Была тысяча способов убедить мальчика, что она готова к смерти. Но тяжесть внутри давила и становилась все плотнее. Такая манипуляция жестока и холодна. Это же ее ребенок — ребенок, которого она потеряла, а сейчас собирается использовать. Она хотела солгать ему, чтобы то, что он скажет Марко, было не отличить от правды. Чтобы, когда она скроется на «Четземоке», все решили, что она умерла, и не стали ее искать. Хотя бы не стали искать сразу, а потом уже будет поздно.
Она могла это сделать. Она не могла этого сделать. Она могла бы.
В каюте Наоми села на койку, подобрав под себя ноги. Филин прислонился к стене, поджав губы и задрав подбородок. Она гадала, о чем он думает. Чего хочет, чего боится, что любит. Она не знала, спрашивал ли его кто–нибудь об этом.
«Я больше не могу, — думала она. — Просто скажи: я больше не могу».
— Ты в порядке? — спросила она.
— Почему нет?
— Не знаю, — сказала она. — Я за тебя волнуюсь.
— Не настолько, чтобы меня не предать, — ответил он и тем развязал узел.
Да, солгать ему — предательство, и, какая бы она ни была, она так никогда не поступит. Хотя могла бы. Могла. Она не струсила — просто решила не лгать.
— Ты о предупреждении, которое я послала?
— Я посвятил жизнь Поясу, освобождению астеров. А ты, после того как мы сделали все для твоего спасения, плюнула нам в лицо. Ты настолько сильней любишь своего землянина, чем своих? Так, да?
Наоми кивнула. Она будто слышала сейчас все, что Марко по своей благовоспитанности не произносил вслух. Но за словами стояло настоящее чувство, которого она никогда не слышала в словах Марко. Мальчик впитал текст, но если душа Марко была надежно скрыта в недосягаемых глубинах его нарциссизма, то душа Филипа еще саднила. В его глазах горела боль от того, что мать не только бросила его, так еще и бросила ради человека с Земли. «Предательство» — это еще мягко сказано.
— Своих… — повторила Наоми. — Давай я расскажу тебе о своих. Есть две стороны, но это не внутренние планеты и внешние планеты, не астеры и остальные. Все иначе. Есть люди, которые любят насилие, и есть такие, кто не любит. По каким бы параметрам ты пи отбирал образцы, среди них найдутся и те и другие. Я резко обошлась с тобой в день, когда был нанесен удар по Земле. Но я говорила то, что думала. Мы с твоим отцом теперь и навсегда на разных сторонах. Нас никогда, никогда не примирить. Но ты, несмотря на все, по–моему, еще можешь выбирать, на какой ты стороне. Даже теперь, когда кажется, что твой поступок уже ничем не искупить, ты можешь решить, что он значит для тебя.
— Дерьмо, — сказал он. — Дерьмо это все. Ты подстилка землянина и всегда такой была. Полковая шлюха, которая плетется за войском и старается затащить к себе в постель мужчину поважнее. Вот вся твоя жизнь. Ты ничто!
Она скрестила руки. Он говорил такую чушь, что она даже не обижалась. Как если бы он назвал ее терьером. Она думала об одном: «Это последние слова, которые ты сказал матери. Ты же всю жизнь будешь о них жалеть!»
Филип развернулся и распахнул дверь.
— Ты заслужил лучших родителей, — сказала Наоми, когда дверь захлопнулась за ним.
Она не знала, слышал ли он.
Глава 40
Амос
То пешком, то на велосипедах, тратя время на поиск еды и выбирая путь в обход густонаселенных районов округа Вашингтон, они одолели семьсот километров между Вифлеемом и Балтимором без малого за две недели. Четыреста с лишним километров между экогородом и озером Уиннипесоки заняли два часа. Эрик отослал Батч — ее звали как–то иначе, но Амос не запомнил, хотя ему сказали, — и еще двоих, потом выставил и его с Клариссой в соседнюю комнату и кое с кем переговорил.
Через двадцать минут Амос, Кларисса, Эрик и еще десять человек вышли на крышу и загрузились в два транспортных вертолета с эмблемой охранного предприятия «Аль–Аббик» на бортах. Эрик не сказал, украл он их или купил, и Амос не стал спрашивать. Вопрос был чисто академическим в нынешних обстоятельствах.
Они пролетали над бесцветной землей. Пепел теперь падал меньше, но еще падал. Солнце ржавым пятном висело на западе над линией горизонта. Города внизу перетекали друг в друга лужицами крови, не разделенные ни деревом, ни лужайкой. Почти все окна зияли пустотой. На улицах и шоссе было много машин, но двигались лишь немногие. Над Нью–Йорком вертолет отклонился к востоку. Огромную дамбу разбило водой, и улицы превратились в каналы. На месте нескольких небоскребов в линии крыш зияли дыры.
— Где все? — крикнула Кларисса сквозь грохот винта.
— Здесь! — Эрик жестикулировал увечной рукой, придерживаясь здоровой за строп. — Все здесь. Просто их меньше, чем было на прошлой неделе. И больше, чем будет на следующей.
Над Бостоном с крыши дома в торговом квартале выпустили ракету. Вертолеты ее сбили. Небо на востоке приняло цвет синяка. «Грозовые тучи», — подумалось Амосу. Закат был цвета крови.
— С обледенением проблем не случится? — спросил Амос пилота, но ответа не получил.
Сели на аэродроме в нескольких километрах от озера, но перед посадкой Амос успел его рассмотреть: вода лежала между низкими холмами, как в чаше большой ладони. По озеру было разбросано около дюжины островов: одни плотно застроенные, как берега, другие — заросшие ухоженным лесом, тамошние жители были достаточно богаты, чтобы позволить себе такую роскошь. Космодром представлял собой плавучий квадрат из керамики, на нем еще мигали красные и янтарные огни визуальной посадки.
Вблизи, когда группа добралась до берега, все оказалось не так мило. От озера пахло дохлой рыбой, а вода покрылась пеплом, словно кто–то потряс над этой местностью сито с меловой пылью. Люди Эрика по середину бедра вошли в воду и бросили в нее три тюка, тут же развернувшихся в твердые черные надувные лодки. К тому времени, как они двинулись к Ратлснейку, небо успело стать совсем черным — ни луны, ни подсветки от городских огней. Ночь была как мешок на голове.