Игуана
Шрифт:
В полумраке гостиной огромные драгоценные камни таинственно сверкали на груди святого, золотые блики и вовсе придавали праздничную торжественность парадному выходу голозадого старика с реликварием (оцениваемым по самым скромным подсчетам в 6, 5 миллионов долларов) в руках.
Надо отдать должное самообладанию Сигмы.
Ее не столько поразил вид окрашенного золотом и драгоценными камнями реликвария. Она готовилась к встрече с ним.
Ее не столько удивил вид полуобнаженного старика, знакомого, как оказалось, по портретам в газетах (на газетных страницах он, естественно, был изображен в костюме, и, хотя не было видно, есть ли на нем брюки, так как на трибуне мавзолея выдающихся наших руководителей изображали
Ее даже не очень испугал пистолет в руках старика. Более всего её озадачило то, что пистолет иностранного производства марки «Фроммер» (7, 65 мм, М-1910) на восемь патронов, был направлен ей в грудь. И предохранитель был снят…
Дело об убийстве коллекционера Валдиса Кирша
Юноша в джинсовом костюме ещё раз внимательно прислушался. В квартире было тихо. Лишь на стене вяло тикали старинные швейцарские часы с искусно вырезанными головами львов в навершии. Львиная морда была изображена и на маятнике. В принципе, часы были дорогие, антикварные, и уже сами заслуживали внимания любого мало-мальски разбирающегося в антиквариате грабителя.
Но дело в том, что в этой квартире и так было что брать. Квартира принадлежала вышедшему на пенсию доктору химических наук Валдису Киршу, давно обрусевшему латышу, страстному коллекционеру. Причем – наследственному. Картины, старинные монеты, марки, гравюры, скульптуры собирал ещё его дед Якоб Кирш, – конечно, после революции часть коллекции: под разными предлогами была реквизирована, часть ушла в «Торгсин» (магазин, занимавшийся торговлей о иностранцами и скупавший для этого у обнищавших обломков Российской Империи картины, антиквариат, золото, драгоценные камни)…
Но кое-что дед завещал сыну, Петеру (по-русски – Петру Яковлевичу) также с юных лет пристрастившемуся к коллекционированию. Сын коллекцию Киршей приумножил и завещал уже своему сыну. То есть Валдису, или по-русски – Владимиру Петровичу. Но мы его будем звать так, как принято в его семье, – Валдисом. Тем более, что он редко будет появляться на страницах нашего романа. Не так уж важно, как его звать. Важно другое, – его коллекция давно вызывала интерес у крупных зарубежных собирателей. А есть заказчик, есть «объект», значит – рано или поздно жди преступления.
Валдис его не ждал, и потому, кроме обычных мер предосторожности, специальных защитных мер не предусмотрел.
Кроме одного. Отправив с семью на Кипр, недельки на две, а сам уехавши на рыбалку, он попросил пока пожить в их квартире тестя, в далеком прошлом муровского сыскаря, полковника в отставке, Ивана Кузьмича Привалова.
О том, что в квартире коллекционера ночует какой-то старичок «божий одуванчик», юноша в джинсовом костюме узнал, конечно же, заранее. Если бы накладки бывали часто, наводчики жили бы короткие жизни и никто не шел бы работать по этой рискованной профессии, так что наводчик узнал – есть старичок.
Ну, да старичок – это не «качок». С ним и хрупкий юноша справится, – подумали те, кто планировал забор коллекции Кирша. И не стали усиливать группу.
Давно известно, если хочешь взять коллекцию незаметно, увести концы в сторону, лучше на дело идти в одиночку.
Так юноша в джинсовом костюме и поступил. Хотя мог бы, конечно потребовать группу прикрытия. Но тогда и следов больше. А следы он не любил оставлять. Свои. А вот «чужие» оставлял всегда. Это, так сказать, была его фирменная карточка. Он не наследил ни на одном месте преступления, даже там, где пришлось устранять свидетелей или хозяев. Более того, каждый раз он хитроумно разбрасывал ведущие в сторону «следки», создавая основания для головной боли сыскарям из МУРа и следователям из органов прокуратуры.
Так что появления ветхого старика он не боялся. Напротив, был готов к встрече с ним.
Но в эти минуты старик, по данным наводчика, спавший в маленькой комнате возле кухни, должен был видеть уже третий сон. Его появление на авансцене раньше времени не планировалось. И потому юноша спокойно осмотрел первую комнату от входа, куда проник, легко отворив дверь. Справа всю стену с пола до потолка закрывал огромный осенний пейзаж Клевера. Казалось, березы с желтой листвой занимали все пространство стены и росли прямо из паркетного пола. Впрочем, роскошная багетовая рама лишала осенний пейзаж иллюзорной обманчивости, давая понять, что перед вами пусть и большая, предназначенная для музейных пространств, но – картина.
Клевер нынче был в цене. И за рубежом. И в России. У «новых русских». Этот потянул бы тысяч на 25 баксов. Но возни… А на 25 тысяч в коллекции Кирша тянуло многое.
Например, открыто стоявшая на комодике красного дерева (Испания XVII век) серебряная шкатулка работы Бенвенутто Челлини. Собственно, подлинная работа Челлини тянула бы на все полтора миллиона. Эта же – была великолепной копией ХVII века и стоила дешевле подлинника, но все равно – много. Хорошо можно было бы продать и морской пейзаж с двумя терпящими бедствие шхунами кисти Айвазовского, – подумал юноша, глядя на украшавшую стену картину. Но, опять же, каким-нибудь малообразованным «новым русским». Конечно, у всех банкиров и промышленников есть свои советники и консультанты по искусству. И дело даже не в том, что они на них денег жалеют. Просто – придурки, слабые на передок, – подумал юноша в джинсовом костюмчике. – Им все охота приятное с полезным совместить. А путать Божий дар с яичницей не стоит. Боком выйдет. Набрали «советниками по культуре длинноногих девиц с маленькими сиськами, ходят с ними на всякие презентации, щеки надувают. А те подлинного Айвазовского от хорошей копии не отличат. Вот и накупили целые галереи „фальшаков“. Редко у кого в частных коллекциях сегодня встретишь настоящего Айвазовского. Этот похож на настоящего. Но юноша, хотя и неплохо, в силу своей антикварной специализации, разбирался в искусстве, все же профессию имел другую. Каждый должен заниматься своим делом, – считал он. И потому в заказанных квартирах брал не то, что ему казалось красивым, или дорогим, не то, что просто понравилось. Брал то, что было заказано. Там, у Игуаны, такие искусствоведы советниками работают, – что редактировать их – себе дороже.
Он с неохотой отвел глаза от Айвазовского. Картина была очень хороша. И скорее всего – подлинник.
Но она не была заказана.
А вот тяжелые мраморные головки разных богинь он и рассматривать не стал. Смешно – пилить в такую даль, специально, чтоб было меньше следков, – без машины, и переть на себе этих мраморных теток. Такой глупости себе не позволил бы ни он сам, ни его заказчики.
Тем более, что, скажем, мраморная Психея работы неизвестного французского скульптора ХVIII века стоила столько же, сколько одна монета времен Древнего Рима. А монета тянула тысяч на 50.
И монет таких было спрятано в тяжелой доске подоконника около 100. Ну, не только древнеримские, тут были и золотые наполеонодоры, и луидоры, и испанские дублоны, и золотые гульдены, и просто золотые монеты, бывшие в ходу при разных Романовых. Были и серебряные. Но такие древние, что в цене не уступали золотым.
Юноша выгреб в сумку все монеты, постучал по доске, проверил, не застряла ли какая монетка. Его невнимательность стоила бы и ему самому, и заказчикам слишком дорого.
Ему показалось, что после даже легкого стука по доске, в дальней комнате, где спал старичок – «божий одуванчик», началось какое-то движение. Он выждал минуту, полная тишина успокоила его, и продолжил осмотр квартиры, пользуясь планом, составленным наводчиком.