Иллюзия греха
Шрифт:
— Вы все проспали! Он начал убирать тех, кто может его опознать. Монахиня в доме инвалидов, где находится Галина Терехина. Медсестра в больнице, где лежат дети. И даже Елена Романовская, которая знает его имя. Как так могло получиться?
Настя молчала. Она прекрасно знала, почему так вышло. Это она виновата, только она одна. Она в этом самом кабинете несколько дней назад настаивала на том, что оставлять засады в доме инвалидов и в больнице бессмысленно, неуловимый «дядя Саша» может появиться там еще очень не скоро. Но он появился и начал убивать. Это ее ошибка.
Но тут же вставал и другой вопрос: а откуда он, этот «дядя Саша», вообще узнал, что его ищут, что есть его приметы и даже более или менее приличный портрет? Неужели идет утечка информации?
— Этого можно было бы избежать, если бы мы не увлеклись с самого начала версией о коллекции. На проверку этой версии ушло много времени, а он тем временем успел добраться до Романовской. Если бы мы сразу, с самого первого дня начали работать с окружением убитой Анисковец, мы нашли бы Романовскую куда раньше и узнали бы его имя. Кстати, Анастасия, у тебя есть объяснение, почему он убил именно эту медсестру, а не какую-нибудь другую? Ведь он, как я понял из твоих рассказов, навещал детей в больнице все шесть лет, его в лицо должны знать многие. Так почему именно она?
— Он приходил к детям только в ее дежурство. Я виновата, Виктор Алексеевич, я допустила ошибку, положившись на показания персонала. Все знали, что к детям Терехиным ходит, кроме сестры, еще какой-то мужчина, не то родственник, не то друг их родителей. Мне этого показалось достаточным, и я не придала должного внимания тому, что приметы внешности мне назвала только одна медсестра. Та, которая оказалась убитой.
— Плохо. Ладно, нечего волосы на голове рвать, работать надо. Кто еще может опознать этого человека?
— Дети. И еще соседи Анисковец. Но это уже совсем слабые звенья. На самом деле по-настоящему опасной для него может быть только Наташа Терехина. Оля и Павлик по интеллектуальному развитию примерно равны, их показаниям грош цена, они их будут менять по десять раз на дню. Старуха Дарья Лукинична может опознать мужчину, которого видела много лет назад. Ну приходил он много лет назад к Анисковец, дальше что? Как привязать его к убийству? Никак. Соседка, которая видела искомого мужчину незадолго до убийства, не видела его раньше. Таким образом, факт знакомства человека, которого она могла бы опознать, с Анисковец ничем не доказывается.
— А врач, который лечил Елену Романовскую от вензаболеваний? Его не нашли?
— Нашли, — вступил в разговор Коля Селуянов. — Но он умер несколько лет назад. Он уже старый был.
— Что ж, — задумчиво проговорил Гордеев, — значит, остается одна Наташа Терехина. Это наше самое слабое звено. Я договорюсь насчет ее круглосуточной охраны, но, видит Бог, дети мои, это самое большее, что я смогу сделать. Сейчас предвыборная пора, ситуация в городе сверхсложная, очень многие люди нуждаются в охране, сами видите, кандидата в вице-мэры чуть не убили. Охранять двух соседок Анисковец мы не сможем, нам столько людей не дадут, остается надеяться только на то, что они сами за себя постоят. А девочка-калека — на нашей с вами совести. Она полностью беззащитна, и мы отвечаем за ее безопасность. И она — последний человек, при помощи которого мы сможем привязать этого «дядю Сашу» к убийству. С одной стороны, он навещает ее в больнице и, таким образом, демонстрирует небезразличное отношение к семье Терехиных. С другой стороны, он — врач, и если покопаться в его биографии, то можно будет найти его связь с покойным врачом Романовской, который, в свою очередь, хорошо знал Анисковец. Никак иначе у нас это дело с места не сдвинется.
— Но, Виктор Алексеевич, у нас руки связаны, — заметил Коротков. Вся больница переполошилась из-за убийства медсестры, и если мы оставим там засаду, об этом будут знать все без разбора. Как знать, не поставят ли убийцу в известность о засаде. Тогда мы ничего не сможем сделать в смысле его поимки.
— Но по крайней мере девочку убережем, — ответил полковник. — Ты прав, Юра, полноценную засаду нам там не организовать, слишком многие окажутся в курсе дела. И потом, там все-таки дети, а не взрослые, а они более непоседливы и непосредственны, они заметят незнакомых дяденек и начнут трезвонить об этом. Нам нужен человек, обладающий прекрасной зрительной памятью. Такой человек, который по имеющимся у нас субъективным портретам сможет отследить всех приходящих в отделение мужчин, которые хотя бы в малейшей степени напоминают того, кто изображен на рисунках. Человек ответственный, глазастый и внимательный. Есть на примете такой?
— Поищем, Виктор Алексеевич, — кивнул Селуянов, но, впрочем, не очень уверенно. — Но я бы предложил Мишу Доценко. Он так много работал по установлению примет убийцы и по составлению рисованного портрета, что этого человека наверняка во сне уже видит. Миша лучше всех представляет себе его внешность. Да ведь, Мишаня?
— Ты не у Мишани спрашивай, а у меня, — строго осадил его Гордеев. Доценко загружен не меньше вас всех, а ты предлагаешь снять его со всех дел, которыми он занимается, и посадить в больнице? С твоими доводами я согласен, они мне представляются разумными, действительно Михаил помнит приметы «дяди Саши» лучше любого другого человека. Но кто, скажи мне на милость, будет его дела раскрывать? Ты, Николай, как сверчок, только свой шесток и видишь.
Но было ясно, что Колобок-Гордеев упирается только для виду. Конечно, даже младенцу понятно, что лучше Миши Доценко с этим заданием никто не справится.
Убийство медсестры детского отделения было как две капли воды похоже на убийство сестры Марфы, в миру — Раисы Петровны Селезневой. Обе женщины были задушены, оба убийства произошли среди бела дня, то есть как раз тогда, когда, кроме постоянных обитателей и персонала, вокруг находится множество посетителей, не знающих друг друга в лицо, и потому появление убийцы не вызвало ни у кого ни малейшего подозрения. Медсестра Алевтина Мырикова погибла в комнате, где хранится верхняя одежда детей, в которой их и доставили в больницу. Какой-то девочке было холодно, погода в последние несколько дней резко испортилась, и дети, разомлевшие от долгой жары, стали простужаться один за другим. Алевтина отправилась в эту комнату, чтобы принеси девочке теплую кофточку, и уже не вышла оттуда. Комната, где хранилась одежда, была расположена в подвальном помещении, спуститься туда можно было и по лестнице, и на лифте. Никто не обратил внимания, каким именно путем медсестра отправилась в подвал. Время было самое горячее, начало шестого, с пяти часов разрешены посещения родителей, и народу в отделении было огромное количество. Такая же картина была и с убийством сестры Марфы, с той только разницей, что посещения обитателей дома инвалидов разрешались не в определенные часы, а в течение всего дня.
К работе по обоим преступлениям были подключены оперативники из территориальных отделов милиции, но все равно постоянно возникало чувство, что людей не хватает, да и времени тоже. Тут вон префектов и крупных функционеров убивают, а вы с какими-то монахинями, пенсионерками и медсестрами...
Главный врач дома инвалидов был не особенно доволен назойливым присутствием работников милиции. Он, как и любой хозяин, не любил, когда в дом приходят посторонние и начинают наводить свои порядки. Настю Каменскую искренне позабавил тот факт, что лечащий врач Галины Терехиной нервничал и постоянно оглядывался по сторонам.
— Знаете, если главврач увидит, сколько времени я трачу на беседы с вами, он меня убьет, — виновато объяснил он.
— Но вы же не бездельничаете, — удивилась Настя. — Помогать милиции это ваш долг, и никто не имеет права вас в этом упрекать.
— Это как в старом анекдоте, — усмехнулся врач. — «Скажите, а я имею право?..» — «Да, имеете». — «Значит, я могу?..» — «Нет, не можете». Никто не может мне запретить беседовать с вами, тут вы правы, но если, не дай Бог, какой-нибудь больной пожалуется, что не смог долгое время попасть на прием или дождаться меня в своей палате, потому что я полностью отключился от работы и занимался только вами, мне не поздоровится. Все-таки я в первую голову врач, на мне тяжело больные люди, инвалиды, которым в любой момент может понадобиться моя помощь. Я бы хотел, чтобы вы отнеслись к этому с пониманием.