Imago
Шрифт:
Если что, пристрелит этих и найдет новых. Тоже бля, большая проблема.
А вот с Харли другое дело.
В ее комнате удивительно пусто. Так не бывало даже, когда она злилась на него, показательно собирала свои вещи и обещала свалить из его жизни навсегда.
Кричала она много, но затыкалась моментом. И потом Джокер знал, на что надавить, чтобы заткнуть ее ярко-красный ротик. Поцелуем или пощечиной, но в таких случаях второе средство не действовало никогда. А вот с поцелуями было проще.
Она
Но сейчас здесь ничего нет. Нет ее вещей, ярких пятен синего, красного, золота, нет подаренных безделушек, которыми Джокер мог засыпать ее до самой макушки, потому что для него они имели куда меньше значения, чем ее улыбка. И нет даже запаха, сладкого, теплого.
Харли больше нет.
Ни записки, ни подсказки.
Чертова девчонка будто растворилась.
— Ну и хрен с тобой, — думает Джокер. — Найду себе новую.
На свете полным-полно красивой плоти, а внутренности он сотворит сам. Сожжет и выстроит заново всю систему безумия.
Через неделю он убивает первую «Харли». От нее тянет неправильным вкусом, это та еще преснятина, ни капли не похожая на то, что ему нравилось.
Кислинка сумасшествия исчезает, будто ее и не было никогда.
Следом за ней в подвал отправляется следующая подделка. И еще одна. И еще.
В конце это начинает напоминать игру. Джокер чувствует себя тем самым неудачником-ученым, который сумел создать нечто настолько прекрасное и уродливое одновременно, что невозможно это повторить.
Харли никогда не заканчиваются, он уже готов отрезать им головы и переставлять, чтобы добиться идеального совершенства, кромсать тела и сшивать по-новому, да только бесполезно.
До чана с химикатами не добирается ни одна из них.
Проходит месяц.
Через полтора месяца от нее остается только дымка. Полузабытое воспоминание на самой кромке губ, словно сонный поцелуй.
Харли. Гортанное, низкое, хрипящее. Х-а-рррр-л-и.
И всего-то. Одежда и постели больше не пахнут ею. В новостях ничего особенного, кроме кровавого террора Короля.
Джокер и так безумен, но сейчас даже идиот сообразит, что, если она не вернется, ничто не помешает ему затопить Готэм-сити паникой и кровью. Прибить Бэтмена ненароком, потому что больше не интересно с ним сражаться.
Это как разболтанные весы. На одной чаше психопат Джокер, на другой — Летучая Мышь с его монолитным сводом правил. Но посередине пляшет Харли, чертовка языкатая, призрак счастья, который так нужен Джокеру сейчас. И когда ее нет, все разваливается ко всем чертям.
— Нахуй все, — он сталкивает с колен какую-то блондинистую шлюшку, в которой нет ничего от Харли, всаживает ей в затылок полную обойму, пока от бело-красно-пузыристого не заливает весь пол.
— Уберите тут все, — достаточно одного взгляда, чтобы из темных углов
Затхлая одежда, как будто из чулана — старомодный костюм прямиком из барахолки, с желтым цветком в петлице. Остроносые ботинки, черно-белые, с помятыми носками и стоптанным каблуком. Ржавые пистолеты, начиненные флажками и пробками. А еще добрая доза яда, разлитая по крохотным пузырькам, которые отлично поместятся за подкладкой пиджака.
Он не похож сам на себя, и улыбка, обычно веселая, отдает меланхолией.
Что поделать, этот Джокер, кривляющееся отражение прошлого, умеет грустить.
— Где она? — он вытряхивает из какого-то копа всю душу, держит за подтяжки с такой силой, что пальцы белеют даже под гримом. Белее кости, белее бумаги.
— К-к-кто… — он явно не знает, с кем связался. Может, газет не читает, телевизора не смотрит. А может, приехал издалека, деревенская шваль без мозгов. — О ком вы?
— Харли Куинн. Где мать твою Харли?
— Не знаю никакую Харли, пожалуйста, пощадите меня…
Они все говорят одно и то же. Будто сговорились. Будто Харли никогда и не существовало. Может, он просто выдумал ее сам для себя? Идеальную игрушку, которую не жалко ломать, зная, что она соберется заново. Глупенькую дурочку, в голове которой только каша из подожженных мозгов и бесконечная любовь к нему. Тогда где же она с ее любовью? Где ее черти носят?!
Она не сбежала от него. И ее даже не засадили в Аркхэм, иначе Джокер бы давно знал об этом. Нет. Она даже не в Готэм-сити.
Почему-то кто-то посчитал, что если с доски убрать одну шахматную фигуру, Король тут же сдастся. Наверное, они не понимают, что он ходит не по одной клетке за раз. Он может всю эту гребаную доску сломать и уничтожить, если ему что-то не понравится. А людишки до сих пор полагают, что он тоже часть системы.
Ха. Ха. Ха.
Харли в коме. Искусственно-погруженная в вечный сон. Она лежит на чужой койке, под чужим именем, даже ее лицо, обезображенное естественным и таким ненатуральным макияжем, нанесенным кем-то с явной умелостью, кажется ненастоящим.
Взрезать бы и поддеть, обнажая настоящую оболочку. Кроваво-красную, с синими прожилками. Яркую и блестящую словно леденец, и такую же сладкую.
Рыжие волосы уродуют ее личико.
А пальцы стиснуты, скрючены в застывшем движении, будто она ими пистолет держала.
Кто мог додуматься до такого? Бэтмен и его прихвостни?
Джокер сплевывает и принимается распутывать провода, собираясь отключить ее от искусственного сна, выдрать из цепких объятий, сыграть партию принца. Может, даже поцелуем разбудить, если потребуется.