Императорский воспитанник
Шрифт:
— Если был бы на твоем месте, то, не знаю как я поступил бы… Тебе приходится принимать очень непростые решения…
— Знаешь… у меня такое чувство, как будто я… не знаю, над животным беззащитным поиздевалась, — ее саму слегка напугало это неожиданное, но точное сравнение. — Ты же… понимаешь? У меня ведь не было другого выбора…
— Не было. — Твердо произнес Лан, подходя ближе и глядя прямо в глаза. — Ты сама знаешь. И… я знаю, как тебе неприятно. Я понимаю… я только прошу… не перегни палку, пожалуйста. Не ради него, — тут он как-то зябко передернул плечами. — Ради себя самой!
— Спасибо, — тихо сказала Каро. Спасибо, что остановил меня. Я была так зла… что могла наделать непоправимых глупостей. Знаю… что принцесса не должна. Только не всегда получается.
Лан опустился на траву у корней дерева, скрестил ноги и, оперевшись на колени локтями, положил подбородок на скрещенные кисти рук. Помолчал. И только потом негромко заговорил.
— Знаешь, тогда, — он так это сказал, что Каро без труда догадалась, какое именно «тогда» имеется в виду, — я не раз думал: если бы он сам почувствовал, что это такое. И еще недавно так думал. А сейчас… — он опять надолго замолчал, но потом решительно встряхнулся и закончил: — да, я не желаю ему такого. Но как по-другому вправить мозги… — он посмотрел снизу вверх на принцессу, — я тоже не знаю. Он не слышит слов. Понимаешь? Два года… я говорил. Кричал! Он не слышит… так что, наверное, ты нашла единственно правильный способ до него достучаться. Просто… ты сильная. И умная, и… ты принцесса. Настоящая. — он снова как-то так улыбнулся, вроде и сводя комплимент к шутке, а вроде и всерьез намекая на что-то важное. — А он… всего лишь запутавшийся дурак. Если кто и может ему помочь…Я в тебя верю.
Каро где-то там высоко среди листвы тяжело вздохнула:
— А вот у меня уверенности нет… он такой… не знаю. Понимаю, что мои чувства не должны влиять на дело, но это же… ужас.
— И что ты думаешь делать дальше? — В голосе Лана звучало понимание и сочувствие и желание помочь и какая-то легкая тревога.
— Ну… — Каро в который раз вздохнула, — на первый взгляд все вроде бы просто. Я четко знаю, каким должен быть дворянин империи. И систему обучения знаю… — она усмехнулась, — не понаслышке. Так что по идее ничего страшного… ему придется вернуться в класс и продолжить учебу, придется тренироваться наравне со всеми… со мной в том числе. Генерал Грено им займется, у него очень большой опыт. Придется забыть о своих барских замашках и вспомнить об элементарной вежливости… — она чуть пожала плечами. — Нормальным человеком ему придется стать, и если для этого нужно будет регулярно вправлять ему мозги… я сделаю это, как бы ни было неприятно. Я только боюсь, как бы не пришлось делать это… каждый день. По десять раз! — ее явственно передернуло, а потом принцесса вдруг спохватилась:
— Ой, сколько сейчас времени?
Лан достал из кармана старые серебряные часы, щелкнул крышкой.
— Четверть шестого пополудни… тебе пора. То есть, нам пора. Давай помогу.
Он осторожно подхватил спрыгнувшую девушку за талию, и бережно опустил на землю. На несколько секунд они так и застыли. Лан не убирал рук, а Каро не двигалась с места. Их лица оказались так близко друг от друга, что чувствовалось дыхание.
Через пару мгновений Каро очень осторожно высвободилась и отступила на полшага.
— Пойдем?
— Да… пора…
Они шли через заросший сад и молчали, каждый о своем, но все равно словно об одном и том же. А потом, когда Лан придержал какую-то нахальную ветку, без спросу вымахавшую на тропинку, Каро, благодарно улыбнувшись и отстраняя другую, более мелкую веточку, случайно коснулась медальона…
Картинка вспыхнула, заслоняя реальность.
Жаркий день. Сад с налитыми солнцем персиками. И двое мальчишек, уже перемазанных сладким соком по уши, с полными руками спелых плодов. Каждому лет десять, не больше.
Шагах в десяти громадная бабища, в грязном переднике, идет прямо к ним. В руках у нее не персик, а только что срезанный прут, причем толщиной скорее с хорошую палку..
Друзья пятятся к забору. Дан бросает персики, Лан — тоже, и что-то говорит бабе, от чего она останавливается и начинает трястись, то ли от злости, то ли от смеха. Потом колыхается к ним, но друзья уже на заборе.
Следующая картинка. Друзья по ту сторону ограды. На миг останавливаются, Лан показывает другу порванную рубашку, Дан — ободранную ладонь. Но тут отворяется калитка, появляется баба с прутом, и они несутся по узкой улице, между таких же заборов и садов. До Каро доносится хохот Лана: «Она так и не поверила, что ты герцог!»…
И мысль-фраза поверх всей этой веселой картинки — «тогда мы оба сбежали… а теперь, выходит, оба…»
Старый слуга, вынянчивший своего господина с колыбели, весь вечер не находил себе места от беспокойства. Нет, у него в мыслях не было осуждать принцессу и ее поступки. Он лучше других понимал, насколько далеко зашел его подопечный и как нужна ему твердая рука, чтобы окончательно не превратиться в чудовище. И Максимилиан был искренне рад, что такая рука появилась. Но это не мешало ему сходить с ума от жалости и беспокойства за мальчишку.
Уже совсем поздно вечером, когда слуг отпустили отдыхать, он не пошел к себе в комнату, а осторожно, словно опасаясь, что его не пропустят, свернул в коридор, ведущий к герцогской спальне.
— Что, старина, нашу светлость решил проведать? — добродушно окликнул его стражник со своего поста.
— Да, Корто, беспокоюсь я, — тяжело вздохнул старик, притормаживая. — Никак пускать не велено?
— Да отчего ж, иди, — стражник только ухмыльнулся. — Денек у светлости-то нашей сегодня не сказать, что удачный был. До сих пор в ухе звенит — и не знал, что у парня такой голосина.
— Визжал как девчонка! — пробегавшая мимо горничная не упустила случая высказаться.
— А ну иди по своим делам, свиристелка! — возмутился стражник. — Сама, небось, еще не так у мамки на лавке визжишь!
Горничная хихикнула и убежала, а Максимилиан осторожно приоткрыл дверь в спальню герцога.
Даниэль все это время пролежал на кровати лицом вниз. Он уже не плакал, просто погрузился в тяжелую, мрачную, почти обморочную тоску. Он не знал, как ему жить дальше, а перестать жить не мог — не хватало решимости.
— Ваша Светлость? — негромко позвал старик, проскальзывая в темную спальню. — Ваша Светлость?
Он на цыпочках приблизился к кровати и разглядел съёженную, застывшую фигурку поверх покрывала.
Старик охнул:
— Ваше светлость, да что ж вы прямо в одежде-то… да вам же больнее так… — Максимилиан уже подошел к кровати и осторожно потрогал Даниэля за плечо.
Мальчишка оставался ко всему безучастен. И только на последней фразе вздрогнул — Максимильян, значит, тоже знает… Хотя удивляться тут было ровным счетом нечему — в зале собирали всех, и вся прислуга, стало быть, в курсе.