Империя. Цинхай

Чеснокова Юлия Олеговна

Лёгкость от дара братской любви продержалась недолго. Стоило лечь, как тело заныло и затребовало любви для себя, не соглашаясь, что платоническим можно насытиться. Николь заворочалась, быстро довела себя до недовольства и, побив кулаками покрывало, свернулась в клубок и заплакала. Часы показывали начало третьего, и ей, как и всю её жизнь, не оставалось ничего, как довольствоваться тёплыми и нежными, выражаемыми иногда резко и твёрдо, чувствами брата. Она когда-нибудь сойдёт с ума, наверное, это проклятье за грехи их отца, говорят, что у убийц и жестоких людей дети всегда пребывают в постоянном расстройстве души. Николь ощущала в себе что-то такое, что-то врожденно

испорченное, будто проросло гнилое зерно. Ей нужно было усмирение, или усмиритель, кто-то заботливый, но при этом такой, чтобы железной рукой мог приструнить и успокоить, а не упрашивать и уговаривать. Прямо сейчас ей нужен был Сандо, и при каждом отзвуке его имени в голове, слёзы лились всё мощнее.

Сандо последовал примеру Николь и толкнул её дверь без стука, повернув ручку. Он не смог уснуть, задавленный бесхитростным голосом совести, утверждающим, что быть ему адской мразью, если не пойдёт туда, куда намеревался пойти. Разве наёмники, убивающие за деньги, насилующие за деньги, обманывающие за деньги, не есть ли уже мразь? Что ж ему так не моглось от этого обещания? Сандо рассчитывал получить чем-нибудь тяжелым по голове, подушкой в лицо, услышать привычный высокий вопль обзывательств на таких частотах, что звенело в ушах. Он предполагал, что Николь закроется или уже давно спит. Но никогда бы он не поверил, если бы ему сказали, что он обнаружит эту колкую ехидну, не разобравшуюся в себе, сжавшейся в клубочек и плачущей. Сандо дёрнулся развернуться и бежать сломя голову. Это был запрещенный приём, нет, нельзя так с ним поступать, только не плачущая баба. У него диафрагму сковало, а лёгкие упёрлись в неё изнутри, переполненные спазмами кислорода. Сердце заколотилось тараном из груди. Как её успокоить, чем ей помочь, кто её обидел? Он сам? Она рыдала так глубоко и беспросветно, что не слышала его вторжения. Её там, на боку, отвернутом от входа, трясло и выворачивало слезами с заунывными и неприглядными хлюпаньями и завываниями. Так не плачут специально, когда хотят растрогать или взять на жалость, так девочки плачут тогда, когда уверены, что никто их не увидит, потому что глаза уже через полчаса опухнут, а нос будет мокрый и красный, что весьма мило для котиков, но не симпатично для этих самых девочек.

Сандо мог бы уйти… Нет, не мог. Когда-то, лет восемь-десять назад, он бы унесся от такого зрелища. Он боялся женских слёз – это так и было. Но теперь он куда старше, взрослее и опытнее. Он бесшумно подошёл к кровати и, когда почти забрался на неё и стал приближаться к Николь, она почувствовала чьё-то присутствие, попытавшись развернуться. Сделав молниеносный рывок на оставшееся расстояние, Сандо обхватил её со спины в объятье, не дав повернуться, и прижал к своей груди так тесно, что Николь не смогла пошевелиться. В спальне горел только один прикроватный ночник перед ней, всё остальное погрузилось в отсветы интимного укрытия. Неужели это он причина её слёз? Неужели она так ждала его и хотела, что испытала боль, посчитав, что не дождётся?

– Ты… ты… зачем… ты пришёл?
– через заикание и попытки восстановить дыхание, попыталась спросить Николь, и Сандо наклонился к её уху, коснулся его кончиком носа и прошептал в него:

– Затем, что я так хочу. – Она дёрнулась, проверяя, сможет ли вырваться, но в ответ руки вокруг неё сомкнулись крепче. – Затем, что ты так хочешь.

– Мне… неудобно, - со скрипом выжала из себя Николь.

– Терпи.

– С какой стати?! – Сандо опустил одну руку и начал стягивать с неё штаны. – Что ты делаешь?

– Раздеваю

тебя.

– Не смей!
– Николь рыпалась, уворачиваясь от пальцев Сандо, спустивших штаны ниже бёдер, но тщетно. Можно было закричать, Николас бы услышал и спас её, но Николь не кричала. Она замерла, застыла и прекратила шевелиться и сопротивляться. Она ощутила, что Сандо исполнит обещание. Раз он пришёл, то он разденет её, а то и вовсе поимеет. – Только не совсем догола… - просящее прошептала она. Хватка на ней ослабилась, и ей удалось повернуть лицо, чтобы встретиться глазами с карими очами Сандо. – Оставь на мне что-нибудь, пожалуйста.

– Я оставлю на тебе себя – этого будет достаточно?

– Нет, Сандо… - Он взялся за низ штанин и, потянув за них, вынудил Николь повалиться на спину с вздёрнутыми вверх ногами. Чёрные брючки улетели, явив те самые тонкие новые трусики, которые девушка планировала показать в крайнем случае, а вообще-то показывать не планировала… Мужчина приподнял её в сидячее положение, как куклу, стащил через голову кофту, избавил от лифчика, место которого Николь сразу же заняла ладонями. Сандо взялся за её трусы. Если до этого она кое-как покладисто наблюдала, то тут посторонилась. – А ты сам?

– Ты меня уже видела голым. Моя очередь. – И, не раздумывая, он схватился за последний элемент одежды, избавив от него девушку, протянув вниз по худым ножкам, которые Николь свела плотнее. Раздев её, наёмник не стал смущать изучающим взглядом, а положил её на место и, как до этого, прижал к себе, ложась вдоль фигурки, в два раза меньше его собственной в ширину и значительно меньше в высоту. – А теперь, если ты не против, я хочу выспаться. Я тут, всё-таки, при исполнении.

– Так… ты меня не хочешь? – тихо спросила Николь, в своей манере не переставая играть с огнём. Сандо протиснулся под её ладони и, переборов сопротивление, не сопоставимое по силам с его напором, взял груди в свои руки. Соски на них были маленькие и твёрдые, как изюминки. – Не хочешь? – повторила девушка.

– Умей искать ответы, не спрашивая глупости. – Не совсем поняв, Николь задумалась, приготовилась напасть и потребовать отчета, но спохватилась и опустила свою руку. Завела её назад. Нащупала ширинку. Ширинка выдавалась вперёд. Не зная не глядя, как расстегнуть штаны вольного брата, дочь Дзи-си нырнула по животу к паху, протиснувшись к восставшей плоти. Она была гладкой, подёргивающейся и упругой, она на ощупь не была похожа ни на что, она была особенной и отпускать её не хотелось.

– Тогда почему мы не займёмся сексом?

– Ты девственница, - сказал Сандо.

– И что дальше? Если мы не переспим, я ею так и останусь.

– Николь, я наёмник, я ничего… - «к тебе не испытываю» чуть не произнёс мужчина, но вовремя вспомнил, как плакала только что сестра Николаса. Разве можно сейчас заявить ей подобное? – Ничего не могу поделать с тем, что отношения для меня невозможны, а первый мужчина у девушки должен быть тот…

– Я, может, вообще не хочу заводить отношения!

– Это неправильно, рано или поздно замужество…

– Я не хочу замуж! – нетерпеливее оборвала его Николь. – Не надо навязывать мне ваших патриархальных шаблонов. Я хочу секса, трахаться, как вы, мужчины, и не хочу ввязываться ни во что серьёзное. Я хочу потерять девственность тогда, когда захочу, а не таким образом, каким должна, по каким-то правилам!

– Я всё равно не тот, кто тебе нужен для этого.

– Тогда зачем ты пришёл? – повторила первый вопрос Николь.

– Я обещал, и не мог не прийти.

– А уйти, не взяв меня, сможешь?