Империя. Цинхай
Шрифт:
– Верю. А ты веришь в любовь без секса?
– Ну… - замешкалась Дами, попытавшись представить, выдержали бы они с Джином никогда не соединиться телами, или в неудовлетворённой похоти их чувства сгорели бы дотла? – Я не знаю, что и сказать.
– Тогда не говори ничего. Разговоры – тоже не самое безопасное в этих стенах.
Уступив по графику свой караул, Сандо, выспавшийся, в отличие от Джина, пошёл в тренировочный зал, а не спальню. Позанимавшись, он встретился во дворе с Николасом, идущим за той же целью – физическими упражнениями. Слово за слово обмолвившись о главной общей теме боевых искусств, мужчины перешли к обсуждению распределения времени, в ходе которого выяснилось, что Николас
– Тебе что-то мешает, - доброжелательно отставил Николас палку к стене, отряхивая руки, пока вольный брат поднимался в грозной задумчивости. – Что-то внутри тебя не даёт одержать верх. Страх?
– Я не боюсь тебя. И проигрыша не боюсь, - честно заверил Сандо.
– Тогда тебе мешает желание победить, - косо улыбнулся Николас, откинув пальцами чёлку назад. Она даже не намокла, потому что лоб не успел вспотеть. Волосы рассыпались тяжёлой волной в сторону.
– Я не думал о победе, когда бился.
– Ты – нет, а твоё тело думало. Оно запоминает и впитывает во время оттачивания мастерства, пока ты ешь, спишь и потягиваешься. Потом ты можешь вообще ни о чем не думать, но тело не избавилось от ненужной информации.
– А как ты избавляешь от неё своё?
– Я сделал из мастерства воина цель, а не средство. Мне нужны люди, чтобы достигнуть вершины искусства, а тебе нужна вершина искусства, чтобы расправляться с людьми. Попробуй поменять приоритеты, и ты почувствуешь, насколько проще поддаётся каждое движение рукам и ногам, насколько примитивнее оказывается логика защиты и наступления противника. Когда ты интересуешься боем, а не врагом, ты видишь задумку и план врага, а не его оболочку, которая ни о чём не скажет. Художник, собираясь рисовать шедевры, изучает годами не материал холста, кисти и состав красок, он изучает преломление света, гармонию цветов, тонкость штрихов и перспективу. Так не всё ли равно тебе, каков холст, если ты не умеешь рисовать? – Сандо сдержал скрип зубами.
– Не совсем уж не умею…
– Ладно, я это грубо сказал. Забудем.
– Зачем ты даёшь мне советы? – пошёл к выходу следом за Николасом молодой человек.
– Как я уже сказал, - они вышли за порог, и солнце ударило им в глаза. Оба прищурились, сморщив переносицы, - для меня не имеют значения люди. Мне всё равно, как будешь драться ты, лучше или хуже, я не опасаюсь повысить твой уровень и сделаться вторым. Мне важно, как дерусь я сам, и если кто-то начнёт давать мне более дельные советы чем те, к которым пришёл я, то с удовольствием их приму. Если кто-то сможет использовать мои советы лучше, чем я, то я понаблюдаю и постараюсь понять, в чём не смог раскрыться так же полно. Мастерство не статично, консервируя его – теряешь, продвигая и расширяя – совершенствуешь.
– Ты приурочил к бою целую философию… Ты даос**?
– Отчасти. Психопрактики хорошо укрепляют и закаляют. Если бы я остановился только на техниках, которые преподавали на Утёсе богов, ты бы не увидел того, что я умею сейчас. Я побывал почти во всех школах, брал там и тут, совмещал, развивал и дополнял, как считал нужным. Можно сказать, что у меня уже собственная школа.
– И ты ищешь в неё учеников? – хмыкнул Сандо.
– Ни в коем случае, - улыбнулся Николас, не выдержав и пристроив ладонь козырьком, пока они с собеседником не двигались дальше, - у истинного учителя должен быть один
Сандо вошёл во дворец синеозёрных, мечтая вымыться после усталости, напряжения и жары. По пути к их с Джином комнате образовалась Николь. Специально она на этот раз так выстроила свой маршрут или нет, угадать уже было невозможно. Она была непоседлива, поэтому вполне могла успеть обежать все этажи в два-три круга, без каких-либо задних мыслей столкнувшись со всеми обитателями. Но в поисках ли вожделенной мишени для своих противоречивых страстей или просто так? Вопрос оставался открытым.
– Тебя опять отлупил Николас? – самодовольно скрестила она руки на груди, которой почти не виднелось. Сандо проследил за её глазами и почувствовал небольшую боль в районе нижней губы. Он и не чувствовал, что она разбита! Видимо, досталось в одном из размахов. Высунув кончик языка, и приложив его к ссадине, Сандо сдвинул брови, не собираясь отвечать. – Взялся за старое? Играть в молчанку? – Наёмник обошёл её, двигаясь дальше. Не обращать внимания, ни малейшего! Ему ни к чему эта заноза, пусть перебесится без его участия. – Если ты боишься брата, - заставила она его притормозить продолжением односторонней беседы, - то он завтра уезжает. Может, это пробудит в тебе немного мужской смелости?
– Я в курсе, что он уезжает, – спрятав язык, Сандо приложил к губе указательный и средний пальцы. – Почему тебя с собой не берёт?
– Чтобы твоя жизнь не превращалась в сказку, - с издевкой бросила Николь, видя во взоре наёмника прежнее раздражение. А ей начинало казаться, что вот-вот там появится нечто другое… нечто.
– Ты несколько раз пыталась под меня лечь. Думаешь, что мне испортит жизнь порция халявного секса?
– Я не пыталась под тебя лечь! – оскорбилась формулировкой девушка. – Я проверяла тебя, способен ли ты быть мужиком, или твои функции ограничиваются убийствами. Рычажок-то в штанах работает?
– Он реагирует, для начала, на грудь, когда она есть, - ухмыльнулся Сандо, но Николь сразу же подлетела к нему и собралась ударить его по лицу, желательно по и без того разбитой губе. Однако наёмники не тот сорт мужчин, которому можно успеть нанести травму, будучи непрофессиональным бойцом. Пойманная за запястье, девушка буквально повисла на нём, больно сжатом. Стараясь не скулить и не просить отпустить её, она переминалась, мученически кривя лицо. – Ты подошла поближе показать мне свою?
– Последний, перед кем я стала бы раздеваться – это ты!
– Потому что хочешь, чтобы я раздел тебя сам? – улыбнулся одним уголком рта Сандо.
– А разве так не правильно? Чтобы мужчины раздевали женщин, а не они сами обнажались.
– Что ж ты тогда лезешь-то ко мне сама? – резко отпустил мужчина Николь, отбросив её покрасневшую в месте захвата руку. Отступив на шаг, она поджала губы и отвела глаза.
– А что ещё мне делать, если самому полезть тебе не придёт в голову! – выкрикнула она. Сандо покачал головой, закатив глаза и пытаясь не выходить из себя. Она раздражала, она бесила и напрашивалась на то, чтобы взять её за шкирку и швырнуть, как пьяницу из закрывающегося бара. Но он подумал, что неплохо было бы прекратить её приставания и нападки, развернув к стене и сдёрнув с неё штаны, оголив её худую задницу… В горле стало першить и сохнуть. Зачем он представил себе голой эту задницу? Там костей и мяса-то – с кулачок. Он может закинуть её себе на плечо и даже не почувствует веса. Голая попка на плече, боже мой, какие позы пронеслись перед глазами! Сандо моргнул и, подняв указательный палец, погрозил им, ничего не сказал и пошёл дальше. – Куда ты? – не успокоилась Николь, спросив вслед.