Империя. Цинхай
Шрифт:
– Это не редкость, Джекс, предают и ненавидят не по кровному родству, а по привязанности и интересам. Часто совершенно чужие люди оказываются дороже, честнее и преданнее.
– Мне это не нравится. Меня это бесит! – Джексон накинул хлопковую рубашку, застегнул на половину пуговиц и взялся за ручку двери. – Я пройдусь, чтобы голову проветрить.
– Надеюсь, тебя не унесёт опять в Синин, пока ночь выдалась свободная?
– Нет, настроение для клубов не подходящее.
Младший сын Синьцзянского Льва вышел в коридор, не зная, куда идти, но ноги повели его сами. Они как будто часто совершали этот путь и привыкли к этому маршруту,
– Кто там? – спросила девушка, и молодой человек открыл дверь, входя. Джа, склонённая над гладильной доской, приводила в порядок свою форму горничной. На ней был лифчик, оставляющий израненную спину открытой, ниже пояса закрывала тело форма, висевшая на доске, но по торчавшим внизу босым ступням легко было догадаться, что кроме нижнего белья на служанке ничего нет. Джа подняла на Джексона такой строгий и полный достоинства взгляд, что ему сделалось неловко. – Я спросила, кто там, но ещё не разрешила войти.
– Как ты себя чувствуешь? – чтобы не извиняться, проигнорировал выпад Джексон.
– Я в порядке, - поняв, что сумела смутить молодого человека, хоть он и не показал этого, Джа продолжила гладить. Тот замялся на пороге, прикрыв за собой дверь, и его исследующий комнату взор говорил ярче слов о том, что он принял к сведению, что в следующий раз надобно получить дозволение. Он тут, может, и имеет больше прав, но хозяином лично для Джа от этого не стал.
– Помочь?
– Не думаю, что ты умеешь хорошо гладить, а мне утром возвращаться к обязанностям, не хочу опоздать из-за испорченного платья.
– Тебе не дали выходных, чтобы поправиться?
– Это ни к чему, я в состоянии делать всё, что делала до этого.
– Я могу поговорить с Энди, - предложил Джексон.
– Вот уж заступников мне точно не надо. Делать тебе нечего? Господин Лау подумает, что ты мой сообщник, сам потом не отмотаешься от подозрений.
– Но ты же ничего не сделала на самом деле… не сделала же? – как бы между прочим уточнил парень, присаживаясь на узкую кровать, застеленную бледно-розовым покрывалом.
– Если сомневаешься, зачем со мной говоришь об этом? Или тебя господин Лау попросил последить за мной?
– Глупости, ничего подобного! – Джексон посмотрел Джа в глаза, они встретились взглядами на какое-то время, после чего он отвернулся первым и ухватился за голову, склонившись над коленями. – Ты не понимаешь! Я не могу жить в месте, где все подозревают друг друга, где нет доверия – это так тяжело! Мне неприятно даже то, что на тебя думают, я хотел бы избавиться от подозрений, чтобы быть уверенным в тебе, но как? Я не знаю.
Джа выключила утюг, вздохнув.
– Если тебе тут тяжело, вернись в Синьцзян.
– В Синьцзян? – Джексон поднял лицо и усмехнулся. – Ты думаешь, что там все такие чистые и прозрачные? Ты думаешь, что где-то есть место, где бывает иначе? У меня даже отец с матерью друг другу не доверяют, и мне отец не доверяет… Ну, он вообще никому не доверяет – такой уж он человек. Но я не хочу таким быть, я вижу, как далеко можно зайти, всю жизнь опасаясь и сторонясь. Джа, тебе хорошо, ты не причастна ни к какой власти, ни к каким секретам, тебе не испытать мук влиятельных людей, или тех, кто невольно имеет хотя бы косвенное отношение к влиянию, богатству, власти!
Посомневавшись, Джа вышла из-за доски и, действительно только в трусиках и бюстгальтере, подошла к Джексону, села с ним рядом, положив ладонь ему на плечо.
–
– Я и не думал! – поднял он ладони, как будто сдаваясь, но тут же опустил одну на руку Джа. – У меня здесь не так много хороших друзей, Марк да Эмбер, пожалуй, всё. Я хотел бы, чтобы ты тоже вошла в это число, чтобы стало больше тех, с кем мне спокойно. – Джа ждала ещё какого-то продолжения, потому что Джексон смотрел на неё с неугасаемым рвением, но вместо слов он прикрыл глаза и попытался дотянуться до губ девушки. Отстранившись, служанка забрала свою руку и, поднявшись и смеясь, сказала:
– Ты хороший парень, Джексон, но спать я с тобой не буду.
– Что сразу спать? – поднялся он тоже, обиженно следя за удаляющейся к гладильной доске Джа. – Я вовсе не пытался тебя соблазнить, я поговорил по душам, и возник порыв… что такого в одном поцелуе?
– Ничего, ровным счётом ничего, но мне он не поможет начать доверять тебе. А я же тоже хочу спокойствия, между прочим, - лукаво улыбнулась она.
– Вот вечно ты… - погрозил пальцем Джексон, понимая, что зря в такую минуту сорвался и показал свою юношескую страсть. Пока наладилась дружба с Джа, пока он убеждался всё сильнее, что она хорошая и добрая девушка, нужно было остановиться на этом. Но что уж теперь? Делая вид, что вспомнил о каких-то делах, Джексон вышел из спальни. Горничная проводила его улыбкой, но когда осталась одна, то губы выпрямились. Она ничего не имела против этого парня, одного из самых предсказуемых и понятных в этом особняке, но в её сердце уже жил другой, тот, чьи повеления она исполняла с трепетом и радостью, тот, который вряд ли знал о её чувствах.
***
Ночь прошла намного тяжелее многих, которые Сандо провёл за последние месяцы. Ещё вчера он обнимал Николь, а теперь лежал один, имея возможность только думать о ней, вспоминать её. Мужчина начинал себя бранить за то, что позволяет подобному происходить в своей голове, что не прогоняет из себя эти странные чувства. Те самые, которые окончательно умерли давным-давно. Он же не может любить, черт возьми, больше не может! Что же он испытывает к Николь? Жалость? Что-то братское или даже отеческое? Нет, с отечески-братской любовью не хочется так жарко сжимать кого-либо в руках, не хочется без устали целовать губы, не хочется раздевать и покрывать поцелуями кожу живота, бёдер, колен. Может, это похоть? Секс вошёл в привычку, и отказаться от него не в состоянии организм. Нет, с обычной похотью не хотят видеть по утрам улыбку, не хотят шептать на ухо нежные слова, не вытаскивают из-под головы плечо так, чтобы не разбудить, любуясь на подрагивающие во сне ресницы.
Джин ушёл на дежурство вместе с Марком, Сандо слышал, как тот быстро собрался. Чуткий сон наёмника не давал оставаться незамеченным ничему, но теперь он не мог уснуть: поспал всего три часа, а дальше спать не хотелось. Трогая указательным пальцем почти не выпирающий шрам под сердцем, он лежал в темноте, вдруг ощутив себя точно как в тот час, когда проснулся в реанимации, уверенный, что уже на том свете. Но постепенно мозги вставали на место, врачи и обстановка давали понять, что для загробного мира слишком обыденно, и мужчине предначертано жить дальше. Зачем? Для чего? Среди золотых он нашёл ответ. Николь заставила задаваться новыми вопросами.