Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
– Ну и к чему вы ведете? И где Черный?
– Недоумевал Александр Александрович.
– А к тому, что никакого телескопа у Черного не было, а вот подзорная труба, - Витольд Львович извлек золоченый цилиндр с зауженным основанием, явно морского назначения и, подойдя к столу, положил перед Его превосходительством, - была. Только очень трудно наблюдать за звездами из подзорной трубы, да еще днем. А вот за обер-полицмейстерством, не за всем, только за верхними этажами, смотреть можно запросто.
– Ну и зачем ему за обер-полицмейстерством наблюдать? Да где Черный, в конце концов?!
– Ударил по столу Александр
– Ушел, через окно. Под обстрелом выбрался в переулок, потом на Краснокаменку, - нехотя принялся рапортовать Николай Соломонович, - оглушил Селиверстова и убил Подберезкина. Думаю, и сам не избежал ранения.
У орчука создалось впечатление, что это не Черный умертвил опытного филера, а только что полицмейстер своими словами вогнал острый кинжал глубоко в сердце Его превосходительства. Александр Александрович, до того привставший из-за стола, тяжело плюхнулся в кресло и закрыл лицо двумя руками.
– Черный нас ждал, - вступился за своего компаньона по несчастью Меркулов, - когда мы ворвались, он жег бумаги. Его явно кто-то предупредил.
– Кто его мог предупредить?
– Нахмурился обер-полицмейстер.
– Господин Меркулов довольно непрозрачно дал понять, что некто из полицмейстерства сотрудничает с Черным - подзорная труба, крыша, вид на наше ведомство.
– В моем учреждении никто не якшается с преступниками, - чуть ли не прорычал Александр Александрович.
– Извините, что опоздал, господа, отлучался по крайне неотложному делу, - блеснул в дверях оправой очков румяный полицмейстер, - что я пропустил?
– Витольд Львович считает, что у нас завелся предатель, сотрудничающий с Черным, - не меняя недоброго выражения лица, ответил Константин Никифорович.
– Не исключаю такой возможности, - отвечал Петр Андреевич, - я не говорю, что именно в этой комнате, но изменник может иметься.
– До сих пор не верю, - уперся обер-полицмейстер, - но даже если так. Как нам теперь этого искариота искать?
Вопрос явно был задан титулярному советнику, поэтому он и ответил.
– Пока не представляю. Важно теперь не упустить Черного. Необходимо перекрыть вокзалы и выезды из города.
– Ох, сил-то сколько придется выделить. Да прежде с великим князем побеседовать, - спал с лица Александр Александрович, - с другой стороны, действительно нельзя упускать Черного. Хоть он возможно и ранен, да опасен. Ладно, а ты Витольд Львович куда сейчас?
– В Императорский университет, надо к Галахову Виталию Арсеньевичу заглянуть, он может на кое-что пролить свет... Хотя нет, сегодня же выходной, тогда к нему домой. Он оставлял мне адрес.
– Галахов? Ну ничего себе, я уж думал он давно, прости Господи, преставился. Уезжал он надолго из Славии. Сдал сильно после смерти сына. Ну раз надо, так езжай. Ты, Николай Соломонович, ответственный за вокзалы и выезды. Про эллинги и аэропорты не забудь, чтобы ни одна живая душа у меня тут не выскользнула. Ты, Петр Андреевич, займись волокитой бумажной, ты в этом человек терпеливый. Ну а Константин Никифорович со мной. Давай, голубчик, готовь экипаж, я пока в уборную схожу. Стар стал совсем, пузырь, прошу за подробности, ни к черту. Ночью по пять раз встаю. Ну чего стоите, время не ждет.
Уже на улице, когда Меркулов ловил пролетку, орчук решил полюбопытствовать, чего же интересного может рассказать Галахов.
–
– А зачем же тогда не сказали, как есть?
– Ну сам подумай, Мих, - загадочно ответил Меркулов, усаживаясь в экипаж и называя извозчику адрес.
– Так вы думаете, что там и был тот искариот? Один из полицмейстеров?
– Видишь, ты уже можешь сводить одно к другому.
– Но хоть не "гусар".
– Кто?
– Николай Соломонович. Я его промеж себя гусаром прозвал.
– А ведь действительно подходящее прозвище. С чего же ты решил, что не он предатель?
– Вы же сами давеча говорили ему лично, что на его счет сомнениев не имеете.
– Так не сказать же ему в лицо, что подозреваю. Представится случай, и остальным полицмейстерам то же самое скажу. Может предатель слабину даст, на том его и поймаем.
– Зачем же вовсе о предательстве речевать было с ним?
– Так все равно одно к двум сводится. Не я сегодня сказал, кто-нибудь завтра. И необязательно невиновный. Может и сам предатель, чтобы от себя подозрения отвести. Так-то...
– Господин, только у меня просьба к вам одна, - неожиданно вставил орчук посреди разговора.
– Говори.
– Давайте хоть перехватим что поесть, ужно кишка кишке бьет по башке, мочи никакой нет.
– Ладно. Любезный, будь добр, через Людские ряды.
Людскими рядами, а в бытность государя Павла - Битыми, называли торговые ряды близ Кремля. Ранее здесь продавали битую птицу, потом зверей охотных, а после и всякую всячину. Вскорости из-за неблагозвучия Битые ряды превратились в Охочие, но в народе их прозвали попросту Людскими - ибо прочему сюда ход был заказан. Помимо разнообразных товаров - полезных и не очень (поговаривали, что на Людских рядах можно приобрести практически все) можно было купить здесь и еду вразнос. Чему именно сейчас Мих был чрезвычайно рад.
– С самого жару, по грошу за пару! Вались народ, от всех ворот, обирай блины, вынимай мошны!
– Подходи добрый человек, купи для друга калач! Не полюбится, сам съешь!
– Вот сбитень, вот горячий! Кто сбитню моего? Все кушают его: и воин, и подьячий, лакей и скороход, и весь честной народ!
– Пряник медовой из муки ситной, с имбирем, анисом, спиртом и водой!
Глаза у орчука разбегались, все хотел надкусить да в брюхо отправить. Завсегда знал, что нельзя в лавку кондитерскую или на ярмарку голодным ходить, слюной весь изойдешь. Или еще чего хуже - накупишь всего, а откусишь два раза и баста, наелся то бишь, деньги потратишь глупым образом. Но сейчас не мог себя сдержать. Почитай со вчерашнего дня не кушал.
Благо, не отказывал ни в чем Меркулов, сам увлекшийся запахом гречневиков. Потому взяли по куску теплого еще пирога, по свежему калачу с большой ручкой, два внушительных свернутых куска ветчины на деревянной палочке по десять копеек, ворох пирожков в промасленной бумаге и жареной колбасы. Запивали все "кислыми щами". Хотел было Мих взять еще тут же, в квасной лавке у инвалида в сбитом набок картузе, провесную белорыбицу или вареную белугу, но вовремя остановился. Теперь это бы скушать.
– Худо, что так едим, господин, - зараз отправил в рот весь кусок ветчины орчук.