Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
Их пропустили, не произнеся ни слова. Лишь один из филеров, что толкались тут же, завидев Витольда Львовича, подошел и вручил тому трость, которую на его попечении оставили. Отдал торопливо, точно она жгла ему руки, опасливо глядя на рукоять. Не иначе как шпагу вытаскивал.
Меркулов поднялся на второй этаж, остановился у выломанной двери, оглядел все и к орчуку повернулся.
– Мих, пока не заходи. Ненароком затопчешь что.
Полукровка насупился. Тоже ему хотелось посмотреть, что там да как. А со стороны площадки, где квартиры расположены, в мельчайших
Полицмейстер вместе с Меркуловым подошли к печке, теперь почти не горящей, и подняв с пола разброшенные листки, стали их изучать.
– У меня чертеж какой-то. Непонятный. И заметки к нему на гоблинарском, - повернул голову вбок полицмейстер, пытаясь нечто разобрать.
– Позвольте, - присоединился к нему Витольд Львович, - и вправду чертеж некоего аппарата. Только непонятно, к чему его применить можно. А вот эти заметки, по всей видимости, меры длины.
– А у вас что?
– У меня намного интереснее. Насколько я понимаю, это план помещения. Чтобы мы не гадали, тут даже подписано сверху.
– "Первый императорский музей, галерея драгоценностей N2", - побагровел полицмейстер.
– И написано, как вы видите, на славийском. Есть еще общий план.
– Откуда же он все это взял?
– Не догадываетесь все еще, Николай Соломонович?
– Про сообщника я давно понял. Меня смущают разговоры о наушничестве. О самой операции знали всего несколько человек, мои филеры да группа помощи не в счет. Им в самый последний момент сообщили, и на виду все были.
– Думаю, тут задействованы чины повлиятельней.
– Я даже знаю кто, - налились злобой глаза полицмейстера.
– Не поделитесь?
– Полюбопытствовал Витольд Львович.
– Хитрый лис Никифорыч. Появился тут, месяца не прошло, как Его превосходительство каждое слово ловить стал как истинно верное. Все думают, провинциал, человек с низших чинов до самого полицмейстера поднявшийся, а я его подлую душонку насквозь вижу.
Задохнулся от ненависти Николай Соломонович. А Мих вспомнил слова Петра Андреевича о былом фаворе бравого "гусара", которого тот вмиг лишился после появления в Моршане Константина Никифоровича. Были у Истомина все шансы не любить вновь прибывшего. Тут все так просто, что даже орчук догадался. Кто ближе всех к Александру Александровичу, тот после отставки старика и первым человеком в ведомстве станет. А Его превосходительство давно уже не мальчик.
– В чинопочитании нет ничего предосудительного. К слову, хочет ли человек выслужиться или действительно уважает того, кто над ним стоит. Это, знаете ли, еще не преступление.
– Прошу прощения за свою несдержанность, - пришел в себя полицмейстер.
– Я не имел право так говорить о моем... коллеге. Скажите лучше, - постарался перевести он разговор в другое русло, - у вас есть какие-нибудь мысли, как найти этого Черного?
– Пока никаких, - признался Меркулов, - нужно хорошенько подумать и изучить найденное, прежде чем предпринимать дальнейшие
– Так, да не так, - покачал головой полицмейстер.
– Не человек он, да и не прочий.
– Что вы хотите сказать?
– Есть у Истоминых помимо дара внушать отвагу и оборотная сторона. Через нее мой дед в одиночку плененный из самого Майдара сбежал и до Мглина добрался.
– Ваше высокородие, не томите.
– Постараюсь вкратце. Я говорил вам, что на существ, людей или прочих, без всякой разницы, но дружественно настроенных, а это самое важное, магия действует воодушевляюще. На врагов же, напротив...
– Удручающим действием?
– Именно, вроде апатии. Только все очень сложно. Число существ, на которых Истомин воздействует положительным или отрицательным образом, всегда не должно превышать определенного количества.
– И каково же ваше число?
– Девятнадцать, - признался Истомин.
– А вот теперь подумайте. Всего в штурмовой группе было семь филеров, плюс вы и орчук. Всего получается девять. Те, что под окнами, не в счет. Магия действует лишь на тех, кого я вижу.
– Понимаю, - забарабанил Меркулов пальцами по рукояти трости, - магия должна была подействовать на Черного негативным образом.
– Но не подействовала, - чуть ли не шепотом подтвердил Николай Соломонович.
– Тогда действительно странно, - впервые признался Витольд Львович в своей беспомощности.
– Кто же тогда Черный?
– А что тут понимать. Этот Черный не человек и не прочий... он нечто.
***
Черный плащ с шуршанием коснулся стены. Увидел бы кто со стороны - рассмеялся, вот учудил блаженный. Полез за чужим добром в полицмейстерство, таких воров преглупых даже среди транкльванийцев нет, а уж последние умом точно не хвастаются. То, что это тать, сразу ясно. Кто еще через окно влезть пытается?
Только никто не рассмеялся, не удивился и не закричал. Выждал незнакомец удачный момент, когда в Столешниковом переулке ни души не было, да бросился, будто заправский циркач, наверх карабкаться по водосточной трубе. Правда, было видно, что сил у него немного, чуть не сорвался окаянный несколько раз. Уже наверху он не без труда влез в распахнутое окно и тут же задернул его плотной шторой.
Хорошо, что не проходил мимо никто, иначе бы непременно услышали сердитый голос, по всей видимости, хозяина комнаты или кабинета.
– Ты какого черта здесь?!
– И уже тише, вдруг поняв, что их могут услышать.
– Чего здесь делаешь?
Черный поправил штору, чтобы внутрь теперь не проникал ни один даже малейший лучик солнца, и сел как был, прямо на пол, почему-то ощупывая себя.
– Мне некуда идти. Они сейчас у меня.
– Я же тебя предупреждал!
– Слишком мало времени, я не успел все уничтожить! Не успел собрать вещи!
– Бестолочь, все ведь сделал, чтобы ты ушел... Ладно, что теперь?
– Надо залатать раны, в меня немного попали.