Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
– Может, это его человек? По особым поручениям.
– Маловероятно, эти аховмедские монеты, потом записи на гоблинарском. Допустим, деньги он использовал, чтобы запутать нас, это вполне вероятно. Но его бумаги? Скорее всего, Черного выделили в помощь Н. для осуществления ограбления и дальнейшей передачи святыни.
– И что же нам делать теперь? Куда не кинь, везде клин, - почесал макушку орчук.
– Поговорим с Большовым. Как мне кажется, следы Н. должны где-то всплыть. Вероятно, он задолжал прежде большую сумму, а теперь вдруг отдал ее.
– Если скажет, -
Он замолчал, потому что они вкатили на Сигаревку, точнее не на сам рынок, а лишь в кварталы, к нему относящиеся. Их тут же обступили ночлежные дома в два, три этажа. Знал орчук, что последнее дело сюда попасть: внутри нары, под ними логовища на двоих, в лучшем случае огороженные рогожей. Спят без всякой подстилки, как есть не раздеваясь, либо на тряпье. Как звери дикие.
И дух тут тяжелый, пахло нестиранной одеждой, грязью, пережаренной картошкой с прогорклым салом и капустой. Это ведь сегодня еще посвежело, что же тут в духоту полную творилось? Мостовая пошла вниз, потому извозчик натянул поводья, чтобы лошадка не разбежалась, на том ходу и догнал их один оборванец.
– Ради Христа господа, купите свистульку? Сам вырезал, посмотрите как на соловья похожа?
Обернулся орчук, а за ними, чуть прихрамывая на левую ногу, в оборванном тулупе бежит детина. Немалого росту, хотя и худ, если отмыть, то и на лицо не плох, но есть в нем нечто странное - чуждое обычному человеку. Такое только во взгляде и проявляется.
– Постой!
– Крикнул Меркулов извозчику.
– А сколько стоит свистулька?
– А сколько не жалко, добрый господин. Мне и двух копеек хватит.
– На что ж тебе?
– Камешки я цветные покупаю, дырки в них делаю, на лесу начиняю. Все денег стоит, господин, - серьезно заявил незнакомец.
И тут Мих единственно что по лбу себя не хлопнул. Знал он этого юродивого, точнее слышал - Бусиновым его нарекли. Ходила молва о нем до самой Никольской. Откуда появился, кто таков - не рассказывал, а прославился вот чем. Каждое воскресенье, после службы, становился возле церкви да раздавал детям сделанные за неделю бусы. Говорят, улыбался, плакал и благословлял всех.
Мужицкая жизнь тяжелая, многого требующая, потому такое вот, странное, непонятное, в общую канву не укладывающееся, крепко запоминается. Бусинового среди простого люда знали, иной раз кто и приходил в храм Николая Чудотворца посмотреть на чудного. А в самой Сигаревке на юродивого особый указ был - никто, в том числе залетные, не имели права его обижать.
– На что же ты живешь?
– Добрые люди помогают, там подкормят, здесь приютят.
Меркулов вытащил пятиалтынный и протянул Бусинному. Тот заулыбался, как душевно недужный, схватил монету и стал кланяться.
– Спасибо господин, много камешков теперь куплю. Спасибо.
Лошадь пошла дальше, оставив позади радостного юродивого. А господин повернулся к орчуку.
– Давно я заметил одну странную вещь. Чем умнее человек, образованнее, тем он несчастнее. Странно, неправда ли? Но самые богатые и высокородные господа более удрученные, чем обычный мужик. У последнего какие радости? Денег найти хоть немного, чтобы положение свое
– А чем же образованные люди голову свою недужат?
– Спросил орчук.
– Это вопрос непростой, метафизический, - усмехнулся Меркулов, - если образованный до знаний голодный, то это даже неплохо. У него есть цель, неважно, плохая или хорошая, он к ней идет. Если же он скучающий, кончивший лицей или университет, но из богатых, то все, к чему не прикоснется, покрывается хандрой. Кажется ему, что любую вещь этот грамотей для себя открыл, все ему скучно.
– Не знаю, мне тяжело такое понять. Когда разбогатею, тогда и покумекаю, - усмехнулся орчук, но лишь на мгновение, точно испугался, - а если заскучаешь, чего делать надо?
– Радоваться мелочам, всякой пустяковине. Открывать для себя мир, который ты за несколько жизней открыть не сможешь. Жизнь, она человеку одна дается. И каков бы богат ты не был, перед смертью все равны, перед ней не откупишься.
– Да, жить надо уметь.
– Надо просто жить, - слишком серьезным тоном ответил Меркулов.
– И платить надо, господин, - повернулся извозчик, - жить и платить. Приехали.
Вылез Мих на мостовую, тут же вступив в нечто гадкое, выругался да вытер сапог о выступавший на дороге камень. Огляделся. Место уж совсем невзрачное: мостовая узкая, дома напротив высокие, от солнца дорогу закрывающие. И вокруг ни души, будто не живет тут никто. Хотя может статься, что сейчас ушли все на заработки или отсыпаются, оттого так пустынно.
– А какой из этих домов?
– Задумчиво спросил Меркулов извозчика.
– Вон в ту арку, - указал ванька в темноту проема.
Какой-то глупый человек решил, что солнца в этом темном царстве и так вдоволь, потому проход за аркой сверху укрыл диким виноградом. Ягоды синие, мелкие, такие обычно кислыми бывают, но свою главную задачу вьюн выполнил - заполонил собою все пространство сверху, отчего ясным днем тут было темно, как поздним вечером.
Нахмурился орчук: в Сигаревке, да ступать в место, где и не различишь ничего - дурной тон. Тут баб с тюками днем, бывает, грабят, а уж про срезанные в ночи пальцы с перстнями он вовсе молчит. Единственная надежда на прыть Меркуловскую.
Господин же не волновался. Спокойно махнул орчуку и ступил в арку. Мих за ним последовал, только недолго. И шагов десять не прошел, как коснулась шеи холодная сталь и хриплый голос прошелестел над самым ухом.
– И куда такие красивые господа из полицмейстерства собрались?
Орчук надеялся, что сейчас кинется Витольд Львович да вмиг отбросит прочь его обидчика, но чуть подальше раздался другой голос, к слову, не менее мерзкий.
– Ага, мы сегодня крысам легавым не подаем!
– Спокойнее, спокойнее, я к господину Большову. По протекции Павла Мстиславовича Аристова.