Инклюз
Шрифт:
У Оскара не было никаких сомнений, что в доме кроме него никого больше нет, но ручку в комнату на втором этаже он поворачивал медленно, настороженно прислушиваясь к всеобщей тишине. Несмотря на то, что свет заходящего солнца немного пробивался сквозь зашторенное красными занавесками окно, комната была довольно темной, запах – немного затхлым и напоминал о присутствии мышей. Возле самой двери висело зеркало, и музыкант мельком посмотрел на свое отражение, в лице которого читался страх. Зрачки были чуть расширены, а губы сжаты.
Глаза все еще привыкали к темноте, хотя уже выхватывали случайные объекты: то рамки картин на стенах «рекошетили» слабый свет из окна, то деревяные лакированные углы мебели очерчивались контурами отраженного света. До Оскара донесся
Ее черты напоминали девушку из госпиталя. Короткая рваная стрижка также закрывала верхнюю часть лба. Пухлые губы были чуть приоткрыты, виднелись белые зубы. Из-за сквозняка висящие на стене фотографии слегка шевелились. Казалось, те, что висели низко над кроватью, приводило в движение ее легкое дыхание. Иллюзорная одушевлённость куклы была очень правдоподобна.
На пальце у нее было семейное кольцо с янтарем. Музыкант стал внимательнее всматриваться в украшение, пытаясь разглядеть не то сверчка, не то божью коровку в прозрачном рыже-коричневом камне. Оскар потрогал его, словно это могло как-то помочь определить качество или подлинность. Аккуратно повертел его прямо на пальце куклы, чтоб открылись новые углы обзора: драгоценность была диковинной, тысячелетней, а то и многомиллионной давности. История, застывшая в маленькой капле.
Шорохи в меланхоличном мраке комнаты стали чуть громче. Оскар заглянул под кровать и увидел там большую крысу. Их взгляды пересеклись, но гостья и не думала убегать. Парень не боялся грызунов и просто проигнорировал ее, вернувшись к кукле. Теперь он знал, что находится в комнате не один. Что-то таинственно-зловещее не давало молодому человеку покоя. То ли продолжающиеся шорохи, то ли вся нелепость происходящего. Он оглянулся, чувствуя себя посетителем музея. Жадно рассматривая места, где жила хозяйка комнаты, предметы до которых она дотрагивалась, дневник, который она вела. Его взгляд пробежался по рабочему столу, шторам, игрушечному домику с миниатюрным шкафчиком внутри.
К стене были приколоты кнопками фотографии с церемонии похорон. Оскар поначалу взглянул на них бегло, но вдруг стал всматриваться подробнее, выискивая себя. Наконец он нашел свой силуэт. Лицо нельзя было отчетливо рассмотреть.
Чуть привстав, музыкант нагнулся еще ближе к снимкам и стал всматриваться в лица других людей. На одной из фотографий Оскар разглядел Брайана и сразу безошибочно его узнал. В тот день, на похоронах прекрасной Эммы, скорбь заглушила весь мир, и он не вглядывался в лица. Теперь на общей фотографии музыкант присматривался к телосложению и чертам того, о ком столько слышал. При относительно худом теле он был довольно крепок. То ли падение солнечных лучей пересвечивало его виски, то ли редкая седина просматривалась в волосах – было непонятно. Брайан нагнулся к гробу. Музыкант в деталях мог рассмотреть, как он осторожно трогает витой локон у виска девушки.
Оскар опять сел на кровать, отвернувшись от стены, которая напоминала о трагичном событии. От бремени воспоминаний и чувств, он стал тереть голову, глаза, лицо. Не то трепет, не то ужас щекотал его нервы. Фотографий больше не надо было – в памяти ярко всплыли похороны той цветущей весной. Когда в гуще зеленых веток деревьев непрерывно поют птицы, когда все тянется вверх и ничто не напоминает о неизбежном увядании... Ничего, кроме открытого гроба и обступившей его публики.
Дверь резко захлопнулась от сквозняка. Это случилось так неожиданно и громко, что Оскар вздрогнул. Тяжелые мысли отступили, и он встал с кровати, взяв стопку принесенных нот. Он прошел к окну. В ушах еще стоял звук резко захлопнувшейся двери. Приблизившись к картонному домику для кукол, где Эмма
Сидя на полу под окном у картонного домика, он перелистывал страницу за страницей и погружался в забавные записи ребенка.
На первые страницы дневника были занесены интересные наблюдения маленькой девочки. Рассказы о событиях в школе сменились короткими очерками о новом почтальоне-газетчике по имени Брайан. Она подробно описывала, что одежда на нем была большая, не по размеру. Весь он казался ей немного несуразным.
Она по-девичьи с восхищением перечисляла цветы в доме и на заднем дворе. Оскар удивлялся, как сильно было развито воображение девочки, описывающей их совершенно необычными эпитетами. У нее были погруженные в раздумья фиалки, невинные ромашки, восковые анютины глазки, послушные гладиолусы, пестрые акации, хризантемы с дурманящим запахом. У нее были также нестерпимо благоуханные цветы с тяжёлым ароматом. Некоторые отличались пышностью, другие были тощими. Холодные, изумительные и даже мясистые растения словно оживали.
Музыкант стал быстрее перелистывать страницы, скользя по оглавлениям и немного по основному тексту. Девочка расписывала поездку на кемпинговом трейлере по национальным паркам. Много было здесь и о юном газетчике. Страницы становились все более плотно исписанными, и порой текст заполнял всю поверхность листа сверху до низу мелким почерком. Далее пошли забавные подозрения, что, возможно, Брайан за ней ухаживает, возникшие первый раз после его загадочной фразы во время совместного запуска летучего змея на горе. Он обмолвился, что они должны вместе держать его как своего ребенка. На рыбалке он помогал ей удить. Оставив свои снасти и подойдя сзади, он словно обнимал ее со спины, в то время как его рука брала удочку поверх ее руки. Все симпатии, все догадки описывались искренне, как это делают дети, наивно полагая, что никто и никогда в жизни не прочитает их строки. На очередной странице она описывала как ее сильно взволновало, что однажды, когда родители были в саду, Брайан протянул ей руку и пригласил танцевать весь вечер, поскольку по телевизору показывали концерт симфонического оркестра.
Оскар перелистнул еще одну страницу, задержал взгляд на вклеенной фотографии стоящих рядом девочки и мальчика, одетого в форму почтальона. Между ними стоял желтый мопед. Видимо, снимок был сделан кем-то из родителей малышки, поскольку на фоне был виден их дом. Это было единственное фото юного Брайана, потому музыкант с любопытством его рассматривал. Когда-то он мог только представлять этих людей. Теперь всматривался в их лица. Как будто посмотрел фильм, основанный на реальных событиях, и на финальных титрах вглядывался в фотографии реальных людей, прототипов.
Пожалуй, время текло для него в этой комнате по другим законам. Он как будто забыл, для чего здесь оказался.
Пробегая глазами по рукописному тексту, он улавливал по коротким фразам лишь общее содержание. На очередной странице на него выпрыгнул объемный образ – три силуэта, семья – мама, папа и девочка стояли в полный рост, держась за руки. Это между страницами дневника была вклеена 3D открытка. Лица, вырезанные из фотографии, были наклеены на бумажные силуэты, и только голова мамы была вероломно согнута, чтобы не видно было лица. Оскар выровнял снимок. Лицо молодой Джоанны теперь улыбалось с фотографии, дополняя счастливую композицию. Музыкант аккуратно и медленно перелистнул страницу. Он следил, чтобы складывающиеся силуэты правильно легли между листов. Картонный изгиб шеи фигуры Джоанны скоро выровняется под прессом дневника и примет ровную форму, был уверен Оскар.