Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
— Вот и вам бы крестный ход пустить, папаша,— сказал пограничник.
На это старик ответил довольно сухо:
— Следовало бы! Да вот нет у нас попа в Павлеш-тах, и дьякона тоже нема... Вот достал бы ты себе облачение да сам бы и повел нас крестным ходом. Может, это было бы даже лучше, чем над чужой темнотой смеяться и над чужим горем.
Старик обиделся за свои Петрешты.
Вот он какой старик был!
Я провел у него не меньше двух часов и все присматривался к нему, стараясь представить, как он выглядел в свои молодые годы, когда Бастаника держал
Ничего не получалось у меня. Не мог я представить себе этого старика покорным и робким.
Дела мои приближались к концу. Я уже наметил было день отъезда, когда Нарцов, собиравшийся по своим делам в Рыбницу, предложил мне поехать с ним:
— Повидаетесь с партизанами.
Я согласился.
В Рыбнице мы подъехали к небольшому домику. На выбеленной стенке красовалась жестяная табличка, возвещавшая, что в годы гражданской войны здесь помещался штаб партизанского отряда Н. А. Нарцова.
По-видимому, слух о том, что мы едем, летел впе-
реди нас со скоростью, превышавшей скромные возможности автомобиля, который мучается на ухабах, рытвинах и песках. Поэтому бывшие партизаны ожидали нас у крыльца. Они повели нас в дом.
На столе стояло вино, миски с орехами и глубокая тарелка с солью. Орехи раскалывали в сильных ладонях, окунали в соль и запивали красным вином. Это такое местное угощение. Соль имеет свойство вызывать жажду, вино ее утоляет. Едва она утолена, надо поесть орех с солью. Благодаря этому приему мы довольно скоро стали петь песни. Пели «Яблочко», «Узкоколееч-ку» и другие.
Мы не были пьяны, просто приятно было встретиться. Радость встречи и разбуженные старые воспоминания — вот что заставляло нас шуметь.
Говорили все разом, громко и нестройно. Но, в общем, говорили дело. Кто-то — я не разобрал, по какому поводу, — вспомнил, как деникинцы расправились с Антошей Глимбовским. Этот Антоша, деревенский парнишка лет шестнадцати из села Ержово, был в отряде Нарцова разведчиком. Деникинцы поймали его, стали задавать разные вопросы: где штаб отряда, где спрятано оружие, где боеприпасы и т. д. Бились-бились они с Антошей, пытали его и мучали, а он ничего им не сказал, и они положили его живого в паровозную топку.
Эту историю я знал давно, еще когда она была у всех на устах.
Но длинноусый товарищ, который сидел за столом рядом со мной, сказал мне, что на этом Антошино дело не кончилось, оно имело продолжение.
Вскоре после его гибели его товарищи захватили какой-то деникинский штаб — двадцать человек офицеров, и те без всякого сопротивления и колебания дали партизанской разведке все нужные сведения.
Усатый сказал, что это Антоша мстил белякам из паровозной топки: он показал всему свету, что беляки потеряли воинскую честь.
Усатый обратился ко мне:
— Вы меня понимаете? Может, я не так говорю, как надо? Но думаю, вы меня понимаете.
' И тут он встал и громко предложил почтить вставанием память Антоши и память других товарищей, которые погибли в боях.
Все встали. Было тихо. Память вернула каждого к годам опасностей, страхов, тревог и борьбы.
Мы были тогда совсем еще не старые люди. Правда, молодость уже повернулась к нам сщиной, она уже смотрела куда-то в другую сторону. Но все мы,*—я уверен, что все, — были благодарны судьбе за то, что она не обошла нас, не обидела; за то, что молодость наша пришлась на героические годы, и мы стояли не совсем в стороне от событий своего времени.
Не надо думать, что если нам удавались некоторые наши дела, то это потому, что счастье шагало впереди нас с дворницкой метлой в руках, и расчищало нам дорогу, и усыпало ее лепестками роз. На это мы и не рассчитывали никогда. Счастье — штука слепая. Оно и само не знает, куда тычется. Во всякой борьбе оно помогает то одной стороне, то другой. На счастье мы не рассчитывали. Другой был у нас союзник и великий покровитель: История. Никто не умеет так щедро одарить человека талантом борьбы, неистовством духа, как История. Она особенно хорошо делает это в свои героические эпохи, когда сама поднимается на борьбу за судьбы народов. Тогда она создает героев, мастерски используя для этого самый обыкновенный человеческий материал.
НАСТЬ ВТОРАЯ.
Глава первая
Хозяин Сережи Голикова, repp Тирбах, водил дружбу с . румынскими властями и делал с ними дела. Хапуги из интендантства, хлыщи из штабов и даже офицеры сигуранцы ходили в богатый дом в гости. Они там ели, пили, веселились и брали деньги взаймы без отдачи.
Когда компания собиралась, Сережа исчезал из дому или под разными предлогами отклонял приглашения хозяйки выйти к ужину. Однако в парторганизации ему разъяснили, что в его положении подпольщика такими знакомствами лучше не пренебрегать. И в ближайший раз, когда фрау Тирбах пригласила его, Сережа дал себя упросить.
После ужина он сел за пианино. Сначала играл вальсы и польки-мазурки, и гости танцевали. Потом пел, потом под его аккомпанемент пел длинноногий полковник Попеску, начальник сигуранцы, потом Сережа рассказывал со свойственной ему живостью какую-то смешную историю, которая всех развеселила. Сережа был
очарователен, и фрау Тирбах просила его не уходить из дому в те вечера, когда она ждала гостей.
Правду сказать, господа офицеры сигуранцы только и веселились, что в гостях.
1 Жизнь в городе, как и во всей Бессарабии, становилась для них все более тревожной.
Они держали на учете каждый печатный станок, каждый фунт шрифта. Однако не переставали выходить подпольные газеты и листовки.
По ночам всюду рыскали патрули. Но наутро подпольные издания оказывались наклеенными на стенах домов, на воротах, на столбах. Полицейские сдирали наклейки, соскребывали их ножами, стараясь не оставить и следа. Но видеть полицейских за такой работой значило для жителей почти то же, что прочитать эти листовки. Во всяком случае, становилось ясным, что партия жива, она борется.