Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
Не прошло недели, и в трех ближайших деревнях нашли трех убитых — двух перчепторов и одного примаря. Старого, по-видимому, не убили.
У полковника голова трещала от боли, она раскалывалась и одновременно шла кругом. Где Старый? Почему никто его не убивает? Под каким обликом он скрывается? Полковник Попеску стал как-то по-особенному всматриваться во все лица и однажды уставился даже на собственную жену.
Ах, если бы только полковник знал, как часто он сталкивается с этим неуловимым Старым прямо-таки нос к носу и не знает этого, потому что Старый появляется то в облике купца с бородой и с усищами, то он — щеголь с усиками кольчиком, то офицер королев-
ской армии и отдает полковнику честь, а полковник, ничего не подозревая, вежливо улыбается и тоже берет под козырек. Как хорошо, что полковник не знал этого и не догадывался: несомненно, его хватил бы кондра-тий...
Тут автору приходится отставить в сторону чувство неловкости и описать некое, в сущности, мелкое, но чуть досадное происшествие, которое в психологии и поведении пол конника Попеску объясняет очень многое: дело в том, что в ту бурную ночь начальник бендерской сигуранцы бежал из дому в одном белье. Ноги сработали у него быстрей, чем мысль, и он вспомнил о рейтузах, уже находясь за городом.. Конечно, если бы большевики действительно пришли, то конфуз полковника Попеску остался бы незамеченным: не до того было бы! Но поскольку господу не было угодно огорчать добрых людей, и большевики не пришли, и страхи оказались напрасными, то все были настроены игриво, и маленькая интермедия с полковничьими рейтузами, вернее, с полковником без рейтуз, стала занимать в общественном мнении большое и незаслуженно почетное место.
Полковнику было необходимо, прямо-таки необходимо поднять свой престиж. Это соображение, скрытое от посторонних взоров, являлось одной из важнейших причин того, что, едва вернувшись в город, сигуранца стала свирепствовать. Но этого ей было мало. Для поднятия престижа ей нужно было что-то другое, гораздо более серьезное. Вот если бы поймать Старого!
Вдруг полковнику прямо в голову влетела дельная, мысль. Такая дельная, такая верная! Она так твердо обеспечивала успех и была вместе с тем столь проста, что полковница сразу назвала своего полковника идиотом и дураком: почему он раньше не догадался?
Мысль была действительно простая: объявить награду в сто тысяч лей за поимку Старого или за содействие в его поимке.
Полковница, подумав, прибавила только, что все-таки не надо быть идиотом и платить за какого-то большевика сто тысяч. Довольно и десяти, все равно не будет отбоя от желающих. Старого приведут на веревке через полчаса после того, как будут расклеены объявления.
Но все-таки полковник написал сто тысяч. Он лишний раз убедился, что женат на дуре: вот она даже не понимает, что казенные деньги жалеть нечего.
Объявления были напечатаны и расклеены, и сейчас же, прямо-таки немедленно, время стало распадаться на мелкие частицы — на часы, минуты и секунды. Каждая частица отрывалась и, чуть покружив, падала в забвение, не принеся желанных результатов, то есть, я хочу сказать, проходили утра и вечера, проплывали дни и проплывали ночи, а Старого не приводили, и за ста тысячами ни один черт не являлся.
Полковника стала охватывать тревога: не могло
быть, чтобы о местопребывании Старого все-таки никто не знал. Не то что один человек или два — десятки, а может быть, и сотни человек, несомненно, знают, где он находится, или, при желании, могли бы это узнать. По* чему же никто не приходит за деньгами?
Полковник не постигал, на чем и как держится мир людей, над которыми деньги не имеют власти. Он с предельной ясностью чувствовал только свое бессилие против этого мира, свою полную беспомощность перед ним, и потому боялся его и ненавидел.
Правда, полковника уверяли, что нечего ему огорчаться, даже наоборот: все обстоит как нельзя лучше, потому что Старый погиб во время событий.
Сведения были правдоподобны и утешительны, но была в них и червоточинка: одни информаторы клялись, что видели своими глазами, как на переправе Старый оступился, упал в реку и сразу пошел на дно; другие божились, что он на их глазах был убит французским часовым, когда пытался ворваться во французскую тюрьму; третьи судорожно крестились, рассказывая, как на Протягайловской улице прямо на их глазах Старому попал в голову осколок снаряда.
Были и другие версии, тоже правдоподобные, тоже скрепленные клятвами и божбой, но все они опровергали, опрокидывали и уничтожали одна другую. Как страстно ни хотелось полковнику верить, но верить было не во что. Полковник понимал, что его обманывают из подхалимства, из угодничества, из-за пресмыкательской потребности сделать ему что-нибудь приятненькое, выслужиться перед ним. Они все были ему противны, эти утешители. Одному он даже дал по зубам. И, накажи
меня бог, правильно сделал: вралей надо бить по зубам. А они все были вралями.
Старый был жив, цел и невредим.
Куда же он девался?
Глава одиннадцатая
Итак, люди, которые уверяли полковника Попеску, что Старый погиб, врали. Однако верно и то, что Старый сам дал основание для таких слухов: он действительно был во всех опасных местах, везде, где на правах гостеприимной хозяйки повстанцев встречала Смерть: и на Протягайловской, и у крепости, и у мельницы Бланка, и во французской тюрьме. Один только бог знает, как это Старый вышел все-таки целым и невредимым.
Но даже когда восстание стало стихать, ему еще уходить нельзя было.
На берегу Днестра, у переправы, скопилась масса народу. Все хотели поскорей на левый берег. К тому же французская артиллерия поторапливала. Поднялась суматоха. Здесь, на воде, она была не менее опасна, чем сам обстрел.
Но вот появился Старый. Он был, как всегда, ровен и невозмутим, говорил не повышая голоса, и это действовало. Люди стали спокойнее, водворился какой-то порядок. Люди поняли, что прежде всего надо переправить тех, кому нельзя оставаться в Бендерах, — коммунистов и их семьи, — а потом уже остальных.
Лодок было мало, дело тянулось долго. Старый не мог уйти, он оставался проследить за тем, чтобы все делалось спокойно, без паники и суматохи, и чтобы переправились все.
А переправившись на левый берег, все стали спрашивать, где же Старый. А Старого не было. Тогда решили, что просто не заметили, как он переправился. И верно: разве можно было за всеми углядеть?
Но на следующий день стало очевидно, что со Старым что-то случилось. В Тирасполе его не было, значит, он утонул на переправе. Не мог же он остаться в Бендерах. Это было бы чистейшим сумасшествием. Зачем ему лезть к волку в пасть? ilbto так делает? Все считали